Лу Цзя "Синь Юй" - Древнекитайская философия

Древнекитайская философия. Эпоха Хань. – М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1990. –523 с.

 

Синь Юй

Трактат «Синь юй» («Новые речения») принадлежит изве­стному ученому Лу Цзя, жившему в конце III – начале II в. до и. э. Биографические сведения о нем помещены в «Хань шу» («История Хань») Бань Гу. Лу Цзя – один из соратников осно­вателя ханьскои династии Гао-цзу (206–195 гг. до н. э.). Буду­чи родом из южного царства Чу, Лу Цзя выполнял дипломати­ческие поручения китайского императора в странах, населенных юэсцами (предками вьетнамцев). Он же написал для Гао-цзу сочинение «Синь юй», состоявшее из 12 глав, в которых попы­тался предложить новой династии правила управления государ­ством. Руководствуясь ими, полагал Лу Цзя, династия Хань сможет избежать судьбы, постигшей предшествующую династию Цинь, павшую под ударами народных восстаний.

Сочинение Лу Цзя является одним из первых в китайской общественно-политической мысли памятников синкретического конфуцианства, освоившего многие идеи, ранее высказанные школами даосов и легистов. Так, даосское «недеяние» или легистский «закон» вошли во вновь созданное учение как органиче­ские составные части. Отражено в «Синь юя» и влияние натур­философской школы иньянцзя.

Текст «Синь юя» дошел до нас в не вполне удовлетворитель­ном состоянии. В нем часто встречаются пропуски иероглифов. Ряд мест вызывает сомнения в своей аутентичности.

Для перевода отобраны главы первая, четвертая, восьмая и десятая, которые в сумме дают достаточное представление о характере памятника в целом. При переводе первой главы за основу взят ее текст с текстологическими исправлениями проф. Миядзаки Итисада, опубликованный в выходящем в Токио жур­нале «Тохогаку» (1963, № 25). Четвертая, восьмая и десятая главы переведены по тексту, опубликованному в т. 10 серии «Кокуяку камбун тайсэй», Токио, 1955, где текст «Синь юя» по­мещен в сопровождении перевода на японский язык и с ком­ментарием проф. Кодзима Кэнкитиро.

Е. П. Синицын

 

Глава первая. Основы Пути

Говорят, что Небо рождает десять тысяч вещей, с помощью Земли взращивает их, с помощью Совершенномудрого устрояет их. Успехи и добродетели соединяются, и возникает искусство

79

 

Пути. Поэтому Небо устанавливает солнце и луну, располагает звезды и созвездия, учреждает порядок четырех времен года, согласует силы инь и ян', распространяет жизненную энергию и устрояет природу [вещей], затем создает пять начал2, кото­рые проявляют себя в [том, что в природе] весной все зарож­дается, летом разрастается, осенью убирается, зимой хранится. Сила ян порождает гром и молнию, сила инь образует снег и росу, [благодаря чему] все живое растет и размножается, од­но расцветает, а другое погибает. Ветер и дождь приносят ему влагу, солнечные лучи обсушивают его, оно согревается сообраз­но сезону года3, опадает вместе с несущим смерть инеем, рас­полагается на своих местах в соответствии со звездами, упоря­дочивается по звезде Доу-хэн4, распространяется по всем ше­сти сторонам света5, улавливается в сети установлений [при­роды], изменяет жизненный дух [людей] стихийными бедствия­ми и знамениями, объявляет о себе счастливыми предзнамено­ваниями, приводится в движение жизнью и смертью, осознает­ся в письменах и книгах. Поэтому земля отмечена пятью гор­ными пиками6, расчерчена четырьмя великими реками7, рассе­чена топями и болотами, соединена реками и протоками; расте­ния бывают различных видов, и они произрастают из десяти тысяч различных корней; развивается их форма, взращивается их суть, и так утверждается все живое.

Не нарушай порядок времен года, не лишай вещи их приро­ды, не держи втуне их сущности, [но и] не обнаруживай того, что в них скрыто. И тогда то, что на Небе, можно увидеть; то, что на Земле, можно измерить; то, что в вещах, можно описать; то, что в человеке, можно предсказать по чертам лица. Суще­ства, ходящие по земле и дышащие, летающие по воздуху и ползающие, виды, живущие в воде и ходящие по суше, с креп­кими корнями и широкими листьями, все покойны сердцем и наслаждаются своей природой. Они созданы благодаря взаимо­действию Неба и Земли, взаимосогласию жизненных сил и ощу­щений. Поэтому прежний совершенномудрый8 поднимал голову вверх и смотрел на небесные знаки, опускал голову вниз и рас­сматривал земные признаки, нарисовал гексаграммы цянь и кунь9 и этим установил нормы человеческого пути.

Народ начал становиться разумным, уяснил наличие родст­венных отношений между отцами и сыновьями, правил дол­га между государем и подданными, различий между мужем и женой, порядка взаимоотношений между старшими и младши­ми. Были учреждены сто чиновничьих рангов, и так возник «путь вана». Люди питались мясом и пили кровь, одевались в [звериные] шкуры и укутывались в шерсть. И так было до Шэнь-нуна10, решившего, что трудно прокормить народ, кото­рый ходит за насекомыми и бегает за зверями. И тогда он стал искать съедобные вещи, постигать суть всех растений, пробо­вать на вкус соленое и горькое, обучать народ питаться «пятью хлебами» п. Народ Поднебесной жил в полях и ютился в пеще-

80

 

pax, не имел домов, а помещался вместе с птицами и зверями. Поэтому Хуан-ди 12 стал рубить деревья и делать доски, стро­ить палаты и дома, сверху [он] клал стропила, а снизу – бревна сруба, чтобы укрыться от ветра и дождя. Народ узнал, как жить в домах и питаться зерном, но не знал, как добиться этого тру­дом. Поэтому Хоу-цзи 13 провел границу [между полями] и про­чертил межи, разделив земли по их качеству. Поля были рас­паханы, и на них стали возделываться хлеба, чтобы народ мог кормиться ими; стали возделываться тутовые деревья и коноп­ля, выделываться шелковые и конопляные [ткани], чтобы [мож­но было] прикрывать тело.

В то время четыре великие реки еще не были проведены, бу­шующие воды приносили вред. Тогда Юй14 установил русло ре­ки Янцзы и дал путь реке Хуанхэ, провел четыре великие реки, вывел их в море; большие и малые [реки] стали взаимосвязан­ными, высокие и низкие [реки] стали впадать одна в другую, сто рек обрели свои течения, и каждая заняла свое место. И то­гда народ смог спуститься с высоких мест и обосноваться на ровной земле. [Но] реки и долины пересекались в беспорядке, нравы и обычаи не распространялись, девять областей 15 были отделены друг от друга, а лодки и колесницы, чтобы переби­раться через глубины и добираться до отдаленных мест, не ис­пользовались. Тогда Си Чжун 16 из искривленного дерева сделал колесо, из прямого сделал оглоблю, запряг лошадей и заставил служить быков, пустил плавать лодки и снабдил их веслами, заменив ими человеческие силы; [он] стал плавить металл и де­лать разные изделия из дерева, рассек тыкву, обмазал ее гли­ной и обжег на огне, сделав утварь и орудия. В результате на­род узнал, [что такое] легкое и тяжелое, полюбил выгоду и про­никся отвращением к трудному, стал уклоняться от тяжелых ра­бот и избегать обязанностей. И тогда Гао Яо 17 учредил тюрь­мы и установил запрещения, объявил о наградах и ввел наказа­ния, установил различие между правдой и ложью, разъяснил хо­рошее и дурное, выявил коварных и злобных, пресек преступ­ления и беспорядки. Народ узнал страх перед законом, но [еще] не [имел представления] о ритуале и долге.

И тогда совершенномудрые средней древности учредили по захолустьям обучение в школах, исправили церемониал отноше­ний между верхами и низами, разъяснили ритуал отноше­ний между отцами и сыновьями, правила обоюдного долга го­сударя и подданного. [Они] заставили сильных не притеснять слабых, множество не быть жестоким к одиноким, изгнали алч­ные и низменные страсти, возвысили чистое и честное пове­дение. [Однако] ритуал и долг осуществлялись независимо друг от друга, порядок в обществе не был [прочно] установлен 18 и в последующие времена пришел в упадок.

И тогда совершенномудрые последующего времени создали пять канонических книг19, сделали ясными «шесть искусств»20, стали почитать Небо и управлять Землей, утруждать себя де-

81

 

лами и уяснять мельчайшее, докапываться до сущности челове­ческих чувств и утверждать основы, проникать в человеческие взаимоотношения, поклоняться Небу и Земле, записывая об этом в книгах; нисходить до грядущих поколений, доходить [даже] до птиц и зверей, спасая гибнущее и разрушающееся. Планы Неба и Человека стали совпадать, добродетель и Путь стали внутренне присущими [людям]; знающие люди под­лостью проявляли свой ум, а ремесленники изощрялись в своем мастерстве. Но последующие поколения погрязли в разврате и отступничестве, которые еще усилились из-за чжэнских и вэйских мелодий21; народ отвлекся от основного и стал гнаться за второстепенным22, хитроумные искусства стали распространять­ся безо всякого удержу, люди стали резко различаться между собой по своим намерениям. И тут еще прибавились резные надписи и гравированные колокола, их стали лакировать и кра­сить в красный, синий, черный, желтый цвета, подделывать под нефрит, доводя до утомления наслаждения для глаз и ушей, до­водя до крайней степени мастерство ремесленников. Тогда были отрегулированы звуки, извлекаемые из флейт и струн, из бам­бука и шелка, были заведены музыка, песни и танцы под колокола и барабаны, чтобы этим сдержать расточительство и мо­товство, исправить обычаи и нравы, распространить культуру и :изящество. Ведь лазоревая яшма и белый нефрит, носорожьи рога и черепаховые щитки, янтарь и кораллы, перья зимородка и жемчуг – все эти [вещи] рождаются в горах и скрываются в водах, живут в особо избранных землях, они чисты и ярко свер­кают, подернуты влагой и покрыты каплями, их полируют, но «ни не рассыпаются, их пачкают, но они не грязнятся, они по­рождены жизненными силами Неба, управляются божествами и духами, прячутся в уединении и спокойствии, плавают и тонут по воле богов. Нет никого, кто не прилагал бы всех сил, чтобы употреблять их, кто не напрягал бы всех своих чувств, чтобы пользоваться ими. Поэтому и говорится, что совершенномудрые создали их. Значит, можно управлять вещами посредством из­менений, регулировать чувства и характеры, проявлять человеко­любие и чувство долга.

Ведь у человеколюбивых щедрость обширна и душевность велика, великодушие широко и участие глубоко; обладающие чувством долга приближают к себе отдаленных и успокаивают близких, носят в себе заботу обо всем мире. Поэтому совершен­номудрые пеклись о человеколюбии и полагались на чувство долга, четко различали даже мельчайшее, обдуманно подходи­ли к Небу и Земле. Если при опасности не происходит уклоне­ний, а при совершении ошибок не возникает беспорядков, то это оттого, что правление осуществляется на основе человеколюбия и чувства долга. Если поступать так по отношению к родным и соседям, то возрадуются также дальние родственники и живу­щие в отдалении; если совершенствовать их даже за заперты­ми дверьми, то слава и известность промчатся и вовне. Поэтому

«2

 

среди человеколюбивых нет таких, которые находились бы в уе­динении, а их слава не прогремела бы; среди обладающих чув­ством долга нет таких, которые жили бы в отшельничестве и. из-за этого не были бы широко известны. В старину юйский Шунь23 неустанно заботился об отце и матери, а его блеск свер­кал на всю вселенную. Бо-и и Шу-ци умерли от голода у [го­ры] Шоуян24, а их заслуги и красота остались в памяти потомства на десять тысяч поколений. Тай-гун25 начал с того, что ходил в холщовой одежде, а возвысился до положения одного из сань гунов26, потомки его в течение многих поколений удостаи­вались ранга владетеля тысячи колесниц27. А Чжи-бо хотя при ведении дел пользовался авторитетом и объединил «Три Цзинь», но все-таки погиб23. Поэтому благородный муж управляет, при­держиваясь Пути, ходит, опираясь на добродетель; сидит, пом­ня о человеколюбии; отдыхает, держась чувства долга. В пус­тоте и безмолвии движение беспредельно. Поэтому при веде­нии дел следует опираться на короткое и этим приносить пользу длительному, циркулем регулировать окружность, угломе­ром устанавливать квадрат. Совершенномудрый спасает эпоху, а [простой] мудрец утверждает [лишь свои] до­стижения. Тан выдвинул И Иня29, дом Чжоу назначил Люй Вана30. Их деяния соответствовали Небу и Земле, их добродетели согласовывались с силами инь и ян. Они помога­ли Небу и карали злобных, подавляли жестоких и устраняли несчастья. Они поддерживали жизненные силы и воспитывали сущее, держали в руках свет и создавали сияние. Их уши слы­шат доносящееся с восьми крайних точек31, их глаза усматри­вают все четыре стороны света. У них верность выдвигается вперед, а клевета отступает; прямота утверждается, а кривда погибает; Путь осуществляется, а порочность пресекается; доб­родетель достигает своего, а несчастья уходят. Ведь если натя­нуть главную сеть, то основа будет упорядочена, а если пре­кратить поступление влаги, то все погибнет в зародыше.

Тот, кто в каком-либо деле не придерживается человеколю­бия и чувства долга, непременно потерпит поражение; если на некрепкой основе воздвигнуть высокий фундамент, он непремен­но рухнет. Совершенномудрый ограждается от смуты канонами и искусствами32, как ремесленник выпрямляет кривизну уров­нем и шнурком. У тех, чья добродетель в расцвете, авторитет становится всесторонним, а среди тех, чья сила в расцвете, во множестве появляются заносчивые. Циский Хуань-гун дорожии добродетелью и стал гегемоном33; циньский Эр Ши дорожил на­казаниями и погиб34. Поэтому если творятся жестокости, то на­капливается недовольство; если распространяется добродетель, то процветают успехи. Народ приближают добродетелью; роди­чи сближаются благодаря человеколюбию; муж и жена соеди­нены между собой чувством долга; друзья доверяют друг другу благодаря добродетели; государь и подданные поддерживают порядок своих отношений благодаря человеколюбию, все чинов-

83

 

ники удостаиваются своего положения благодаря чувству дол­га. Цзэн и Минь35 благодаря человеколюбию утвердили высшую сыновнюю почтительность, а Бо Цзи36 благодаря чувству долга утвердила высочайшее целомудрие. Тот, кто держит в своих ру­ках государство, достигает прочности [своего положения] бла­годаря человеколюбию; тот, кто помогает государю, не уклоня­ется [от истинного пути] благодаря чувству долга. Государь правит с помощью человеколюбия, чиновник усмиряет чувством долга. Провинция благодаря человеколюбию [государя] сохра­няет верность, двор благодаря чувству долга [подданных] пре­бывает в довольстве. Целомудренная женщина в человеколюбии выражает свое поведение, герой в чувстве долга проявляет свою славу. Ци силы ян рождается благодаря человеколюбию, чисто­та силы инь проявляется благодаря чувству долга. [Смысл] песни «Встреча гостей» в том, что путем человеколюбия привле­кают к себе множество [людей]37; [смысл] песни «Встреча не­весты» в том, что посредством чувства долга призывают себе подругу38. «Чунь цю» посредством человеколюбия и чувства дол­га порицает и пресекает, песни «Ши цзина» посредством чело­веколюбия и чувства долга сохраняют и губят. Гексаграммы «цянь» и «кунь» согласуются между собой посредством челове­колюбия, восемь триграмм39 поддерживают друг друга посред­ством чувства долга. «Шу цзин» посредством человеколюбия устанавливает порядок отношений между родственниками, свод законов посредством чувства долга определяет отношения меж­ду государем и подданными. Музыка посредством человеколю­бия воспитывает крайнюю умеренность, ритуал посредством чув­ства долга возвышает и принижает. Человеколюбие – это осно­ва для Пути, чувство долга – это учение для совершенномудрых. Овладевший ими становится просветленным, утерявший их пребывает в потемках, следующий им живет, отвернувшийся от них гибнет. Те, кто выставляет напоказ свои способности и стремится к чиновничьим постам, путем человеколюбия дости­гает славы, путем чувства долга утверждает свои заслуги. Те, кто водит [в походы] и располагает в боевые порядки армии, лобеспокоившись о человеколюбии и добродетели, достигает прочности, а опираясь на чувство долга, становится мощными. Среди тех, кто соблюдает меру и воспитывает характер, дости­гают долголетия человеколюбивые, среди тех, кто растит свои таланты и преисполнен добродетели, нравственным является доведение обладающих чувством долга. Благородные мужи чув­ством долга возвеличивают друг друга, низкие люди, основы­ваясь на выгоде, обманывают друг друга. Глупцы, полагаясь на силу, вводят друг друга в смуту; мудрецы, основываясь на чувстве долга, поддерживают порядок друг у друга.

В книге «Гулян чжуань»40 говорится: «Человеколюбивые, ос­новываясь на согласии, относятся по-родственному друг к дру­гу; обладающие чувством долга, основываясь на ритуале, почи тают друг друга. И если десять тысяч поколений проходят без

84

 

смут, то это значит, что правление основано на человеколюбии и чувстве долга».

 

Глава четвертая. Недеяние

В Пути нет ничего выше недеяния, в поведении нет ничего выше почтительности и осторожности. Почему так говорится? В старину юйский Шунь, управляя Поднебесной, играл на пяти-струнном цине1, распевал песню «Южный ветер»2, был так спо­коен, как будто бы и не думал об управлении государством, был так равнодушен, как будто и не стремился беспокоиться о на­роде. Но Поднебесная была в порядке. Чжоу-гун3 учредил ри­туал и музыку, приносил жертвы Небу и Земле, возносил при­ношения горам и рекам, он не заводил армий, в [его] наказа­ниях были пробелы, и [его] законы не были завершенными, но со всей страны к нему доходили дары, а государь Юэшан4 пов­торно сообщал о визите к его двору. Поэтому недеяние – это и есть деяние5. А Цинь Ши-хуанди ввел казнь путем разрывания колесницами, чтобы сократить озлобление и отступничество; по­строил стену на границе с варварами, чтобы защититься от хус-цев и юэсцев6; он шел походами на больших и поглощал ма­лых, держал Поднебесную в cтpaxe подобно грому, вооруженные армии ходили взад и вперед, чтобы покорить чужие страны, Мэн Тянь7 карал смутьянов вне страны, Ли Сы8 вводил законы внутри страны, но дела становились все более запутанными, и Поднебесная все более погрязла в смуте; законы становились все более многочисленными, а озлобление все разгоралось. Не­прерывно набирали все новых боевых коней, а врагов станови­лось все больше. А ведь династия Цинь была такой, что хоте­ла порядка. Но она утеряла его оттого, что вела себя крайне жестоко и применение наказаний довела до крайних пределов. Поэтому благородный муж уважает великодушие и покой и этим оберегает себя, в своем поведении держится середины и гармо­нии и этим управляет далекими. Народ боится его власти и преображается, следуя его [примеру], привлечен его добродетеля­ми и устремляется в пределы его границ, считает прекрасными его порядки и не смеет отвергать его правления. Народ не подверга­ют наказаниям, но он боится совершать преступления; его не награждают, но он пребывает в радости и довольстве. Это отто­го, что он стремится быть преисполненным Пути и добродете­ли, не отступать от середины и гармонии. Ведь закон и указы нужны для того, чтобы карать за злобу, а не для того, чтобы побуждать к добру. Разве сыновняя почтительность Цзэна и Миня, бескорыстие [Бо]-и и [Шу]-ци могли бы проявиться под страхом смерти? [Они проявились] из-за стремления к вос­питанию и преображению. Поэтому и говорится, что если у Яо и Шуня люди могли жить каждый в собственном доме и считать его своим владением, а у Цзе и Чжоу9 люди могли жить каж­дый в собственном доме, но их приходилось карать, то такими

85

 

они стали благодаря своему воспитанию и преображению. Точ­но так же земля близ реки влажная, а почва близ горы сухая, это – сходное явление. Поэтому реки10 в горах происходят от облаков и дождей, а холмы рождаются от [...]11 жизненных сил. Четыре великие реки текут на восток, и из сотен рек нет та­ких, которые бы не следовали за ними. Малое следует за боль­шим, немногое следует за множеством. Ведь с государевой сто­лицы и с сидящего лицом к югу государя 12 берет пример весь народ. Вот почему поступки и деяния [государя] не могут отри­цать законы и нормы. В старину чжоуский Сян-ван 13 не смог ужиться со своей мачехой и отправился жить в Чжэн, а внизу многие его родственники изменили ему. Цинь Ши-хуан был за­носчивым и расточительным, увлекался строительством высоких башен и павильонов, просторных дворцов и палат, и среди бо­гачей Поднебесной, строивших себе дома для жилья, не было таких, кто не подражал бы ему, не возводил бы домов с ворот­цами, не заводил бы конюшен и амбаров, не устраивал бы рез­ной и расписной красоты, не наводил бы черного, желтого и от­менного нефритового цвета. Но этим нарушался должный поря­док. Циский Хуань-гун 14 любил женскую красоту, он взял в же­ны [женщин, которые приходились друг другу] теткой, старшей и младшей сестрой, и в его государстве было много разврата между кровными родственниками. Чуский Пин-ван15 преда­вался роскоши и творил произвол, но не смог управлять ниже­стоящими и воспитать народ в духе добродетели. [Он] увеличи­вал число экипажей и ездил на сотне лошадей. [Если он] же­лал, чтобы народ Поднебесной был богат имуществом и полу­чал бы выгоду от своих богатств, то ясно, что это было недостижимо. Оттого-то государство Чу все более погрязло в мотовстве, [в нем] исчезло различие между государем и подданными. Так случается потому, что верхи влияют на низы, как ветер клонит траву. Если правитель превозносит военное дело при дворе, то и земледельцы у себя на полях приводят в порядок панцири. По­этому если государь, управляя народом, предается мотовству, то это отражается на скромности [народа], [а если он] занос­чив и развратен, то такое поведение становится всеобщим. Не бывает так, чтобы верхи были человеколюбивы, а низы разбой­ничали, верхи следовали бы чувству долга, а среди низов шла бы борьба. Конфуций говорил: «Как сделать так, чтобы пере­мены в нравах и изменения в обычаях охватили бы всю се­мью? Начни с самого себя».

 

Глава восьмая. Приближение к добродетели

Тот, кто хочет создать государство и усилить свою власть, распахать земли и привлечь к себе отдаленных, тот непременно получает все это от народа. Тот, кто хочет утвердить свои заслу­ги и возвысить свою славу, оставить после себя известность и

86

 

повсюду распространить ее, пользоваться всеобщим почетом, тот непременно получает все это от самого себя. Поэтому [если некто] владеет государством с десятью тысячами колесниц, дер­жит в своих руках судьбу народа, обладает богатствами гор и болот, возглавляет силы из множества воинов, но заслуги не коснулись его лично, а известность его не достигла всего мира, то это значит, что его правление никуда не годится. Природа Неба и Земли, многообразие всего сущего таковы, что если кто печется о Пути, то толпы притекают к нему, а если кто опира­ется на наказания, то народ боится его. Раз притекают, то ста­новятся его подданными, а раз боятся, то уходят из пределов [его государства]. Поэтому учреждающему наказания не [дол­жно] надоедать, что [наказания слишком] легкие, а следующе­му добродетели не [должно] надоедать, что [добродетель слиш­ком] весома; налагающий кары не [должен] беспокоиться, что [кары слишком] мелкие, а раздающий награды не [должен] беспокоиться, что [награды слишком] щедрые. Оттого-то и по­лучается, что по-родственному относятся к близким, а привлека­ются и далекие. Ведь если наказания тяжки, то это обремени­тельно для тела; если дела многочисленны, то это беспокоит сердце. Если тела обременены, то, хотя бы наказания налага­лись вдоль и поперек, все равно не наступило бы устойчивости; если сердца обеспокоены, то дела будут идти вкривь и вкось, а результата не будет. Поэтому благородный муж, осуществляя правление, подобен комку земли, у которого нет забот, молча­лив, как будто бы совсем не произносит звуков, в его дворцах и приказах как будто совсем нет чиновников, на почтовых стан­циях и в селах как будто совсем нет народа. В деревнях не затевают тяжб на улицах, старые и малые не плачут от горя в своих домах. Ближним не о чем спорить, далеким нечего выслу­шивать. На почтовых станциях нет мчащихся по ночам чинов­ников, по уездам и деревням не рассылают ночью требований об уплате налогов. Собаки не лают по ночам, птицы не кричат по ночам. Старики отдыхают дома, а взрослые мужчины пашут и пропалывают поля. При дворе верны государю, в семьях почти­тельны к родителям. Поэтому наградами за добро и карами за зло придают внешнюю красоту, а созданием школ и училищ на­учают [людей]. После этого [получается], что у мудрых и глу­пых различные мнения, бескорыстные и алчные отнесены к раз­личным группам, для старых и малых существуют различные правила, верхи и низы имеют различия, сильные и слабые вза­имно поддерживают друг друга, малые и большие взаимно за­ботятся друг о друге, уважаемые и презренные взаимно слу­жат друг другу, [люди] шагают плечом к плечу и следуют друг за другом. [Правитель] не произносит слов, но ему верят: не впадает в гнев, но пользуется авторитетом. К чему же еще опираться на крепкие латы и удачливые войска, суровые нака­зания и строгие законы, с утра до вечера быть в заботах, а за­тем действовать? В старину цзиньский Ли-гун, циский Чжуан-

87

 

гун, чуский Лин-ван и сунский Сян-гун2 держали в своих ру­ках власть над крупными государствами, пользовались автори­тетом у всего народа, их войска и армии ходили куда хотели, они унижали и обманывали всех других правителей, вовне бы­ли заносчивыми по отношению к враждебным государствам, внутри были жестокими по отношению к простому народу. Но разве не трудно стремиться достичь успехов, прочных, как ме­талл и камень, и в конце концов оставить в наследство ни­когда не пресекающуюся династию, если за пределами страны государства заключают враждебные союзы, а внутри среди под­данных накапливается злоба? Поэтому сунский Сян-гун погиб в битве при реке Хуншуй3, а три [других] государя пали от рук своих подданных. Все они легковесно полагались на войска и превозносили силу власти и вот до чего дошли. Поэтому «Чунь цю» не раз пишет о них, вздыхает и скорбит о них. Эти три государя все усиливали свою власть, но утеряли государства, торопились налагать наказания, но сами попались разбойни­кам. В этом и состоит урок прошлого и наставление на буду­щее. Луский Чжуан-гун в течение одного года занял три его времени на проведение строительных работ4, провел учет выгод от гор, лесов и болот, боролся с народом за доходы от земледе­лия, рыбной ловли, рубки дров и разведения овощей, [заводил у себя во дворце] резные брусья и крашенные киноварью ко­лонны, роскошь и изобилие слепили глаза, налоги [он] собрал в двенадцатикратном размере, но их было недостаточно, чтобы удовлетворить [его] извращенные желания. Готовились ненуж­ные красивые [вещи], чтобы веселить глаза женщин. Богатства расходовались на самодурство и разврат, силы народа истоща­лись на ненужные [дела]. [В результате] наверху стали испы­тывать нехватку в необходимом, а внизу стали голодать. Тогда Цзансунь Чэнь5 был послан в Ци просить [продовольствие]6. В амбарах и хранилищах стояли пустые сундуки. За пределами страны стало известно об этом. Это вызвало нападение со сто­роны [государств] Сун, Чэнь и Вэй7. Мудрые чиновники удали­лись, а чиновники-изменники взбунтовались. Цзы Бань8 был убит, и [государство] Лу оказалось в опасности. Приближенные Гун-цзы Я и Цин-фу9 разрушили порядок отношений между верхами и низами, смешали различия между мужчинами и жен­щинами, наследование престола лишилось всякой определенно­сти, а бунтовщики и мятежники перестали чего-либо бояться. Поэтому циский Хуань-гун послал да фу и Гао-цзы возвести на престол Си-гуна и покарать супругу [государя], выгнать Цин-фу и вернуть второго сына 10. После этого храмы предков возроди­лись к жизни, а сыновья и внуки вернулись к своим занятиям. Как же не назвать [луского Чжуан-гуна] слабым и ничтож­ным? Поэтому говорят – если власть некрепкая, то сам погиб­нешь; если устанавливать законы неясными, то сам постра­даешь. Это сказано о луском Чжуан-гуне.

 

Глава десятая. Основы поведения

Для управления [государством] главное – это Путь и добродетель. Для [человеческого] поведения основа – это челове­колюбие и чувство долга. Поэтому высокопоставленного, но ли­шенного добродетели, изгоняют; богатого, но лишенного чувства долга, наказывают; худородный, но ценящий добродетель, поль­зуется уважением; бедный, но обладающий чувством долга, прославляется. Дуаныань My1 был ученым, ходящим пешком, [но он] совершенствовался в Пути и следовал добродетели, и вэйский Вэнь-хоу, проезжая мимо ворот [его] деревни, оперся руками о передок повозки2. Конфуций был в государствах Чэньи Цай в тяжелые времена3, когда ему недоставало вареных бо­бов и овощной похлебки, чтобы утолить голод, а его ученикам недоставало самой простой холщовой одежды, чтобы укрыться от холода. В таком отчаянном положении даже просто уцелеть уже было много. Но Конфуций достиг успеха в Пути, а его уче­ники были связаны чувством долга. Будучи сами учеными в холщовых одеждах, они наверху [почитали]4 Сына Неба5, вни­зу заботились о простом народе, сдерживали самих себя и по­могали вышестоящим. ' А еще они сожалели о том, что дом Чжоу пришел в упадок и измельчал, ритуал и чувство долга не в ходу. [И они], подвергаясь опасностям [в дороге], ходили и уговаривали всех правителей, желая привести в порядок Путь императоров и ванов, изменить правление в Поднебесной. Лич­но они не занимали никакого положения и в мире не нашли своего государя. [Они] обошли кругом Поднебесную, но не на­шли согласных [с собой]. Казалось, что великий Путь спрятал­ся и не распространяется, крылья его сломаны и не расплавля­ются. Сами они [... … …]6 углубленно познавали изменение Пути, чтобы тщательно уяснить его начало и конец. [Они] вспо­минали, каким было управление [государством] в прошлом, чтобы этим исправить [его] в грядущих поколениях; исследова­ли летописи и знамения, чтобы познать характеры и судьбы; сделали ясными и определенными «шесть искусств», чтобы при­дать весомость конфуцианскому учению.

[Если] добрые и злые не будут касаться друг друга, знат­ные и ничтожные не будут осквернять друг друга, сильные и слабые не будут притеснять друг друга, мудрецы и простаки не будут слишком отличаться друг от друга, категории [людей] будут соответствовать друг другу, то так будет десять тысяч [          ] 7 и не прервется, успехи будут переходить из по­коления в поколение, и не наступит упадка. «Ши цзин», «Шу цзин», ритуал и музыка будут занимать подобающее им место. И так будет утвержден Путь Неба, осуществится великое чув­ство долга. Зачем же еще [нужен будет]8 страх [перед вла­стью]? Ведь человеческую красоту невозможно навести румяна­ ми и пудрой, а страх перед гневом власти нельзя ввести силой. Если совершенномудрый обращается к небесной власти, согла-

89

 

суется с жизненными силами Неба, удостаивается небесных подвигов, становится подобным небесному облику и при этом не достигает успехов, то не беда ли это? Ведь можно плавать на лодке по озеру из вина, можно смотреть вдаль с холма из вин­ного отстоя, а как быть тому, кто беден имуществом? [Можно] обладать всей властью между четырех морей9 и распоряжаться всем населением девяти областей10, а как быть тому, кто слабо­силен? Значит, успех не может существовать сам по себе, а власть не может быть крепкой сама по себе.

Неправда, что если [государство] бедно и слабо, то Путь и добродетель не существуют в личности [его правителя], а че­ловеколюбие и чувство долга не усиливаются в Поднебесной. Поэтому хорошо разбираться в выгодах и смутно – в Пути – это то, на что рассчитывает толпа, а достигать результата в применении силы и не придавать значения чувству долга – это то, в чем состоят военные планы. Благородный муж искренен в чувстве долга и равнодушен к выгоде, сметлив в поступках и осторожен в словах. Это расширяет его заслуги и добродетель. Поэтому и говорится: «Богатство и к тому же знатность у того, кто лишен чувства долга, – для меня это все равно, что плыву­щие по небу облака»11. Если носить при себе изделия из яшмы, пользоваться яшмовыми подвесками, носить прекрасные одеж­ды, жемчуг [… … … …]12 вино, золотые и серебряные гра­вированные колокола, то этим можно хвастаться перед низкими людьми, но это ничего не прибавит тебе самому и не поможет делу. Башни высотой в сто жэней 13, золотые [… … … …]14 и занавески и резные украшения – все это истощает силы прос­того народа, но не поддерживает слабое [государство в вопросах его] жизни и смерти. Поэтому совершенномудрый презирает дворцы и терема и возвышает Путь и добродетель, презирает одеяния и внимателен к человеколюбию и чувству долга, не вредит своим поступкам ради того, чтобы выглядеть привлека­тельным, не урезает свою добродетель, чтобы навести красоту на свое тело. [В его] государстве не в моде заслуги за безделье, а в семье не хранятся ненужные вещи. Это позволяет уменьшить трудовые повинности и сократить подношения ко двору. [А ес­ли] яшма и жемчуг не подносятся наверх, то вещи-безделушки рассеяны внизу; [если] гравированные барельефы и расписные картины не собираются у государя, то порочные наклонности и [увлечение] красивыми вещами пресекаются в народе. Ведь не нелепо ли забрасывать занятие земледелием и шелководст­вом и идти в горы и моря, собирать жемчужины различных форм, искать яшму всех цветов, прощупывать пески и ущелья, хватать зимородков 15 [...] 16, черепашьи щитки, ловить носоро­гов и слонов, тратить силы своих мускулов, распространять мо­нету, чтобы довести до предела наслаждение для глаз и ушей, веселить порочные и извращенные сердца? [Это значит] не ви­деть, что на первом месте стоит Путь и лишь потом – выгода, что вблизи – добродетель, а вдалеке – красота.