Фэн Ю-Лань Краткая история китайской философии. -М: Евразия, 1998. -374 с.

ГЛАВА XX

НЕОДАОСИЗМ: СЕНТИМЕНТАЛИСТЫ

Сян Сю и Го Сян в комментарии к «Чжуан-цзы» представили тео­ретическую концепцию человека, обладающего разумом и духом, вы­рывающимся за пределы разграничения вещей и живущего «в согласии с самим собой, а не с другими». Эти качества составляют сущность того, что китайцы называют «фзн лю».

Фэн лю и романтический дух

Чтобы понять смысл фэн лю, мы обратимся к «Ши шо синь юй» («Новые рассказы, в свете ходящие»), сочинению, составленному под руководством Ли И-цина (403-444) и снабженному комментариями Лю Цзюня (463-521). Не­одаосы и монахи – буддисты цзиньской династии – сла­вились своей искушенностью в цин ггшнъ, «чистых бесе­дах». Искусство подобных бесед заключалось в умении выразить самые сокровенные мысли, обычно даосского характера, наилучшим способом и с помощью самых изыс­канных фраз. Такой диалог, в силу его манерно-утончен­ного характера, мог происходить только между хорошо знакомыми людьми сравнимого и достаточно высокого ин­теллектуального уровня и потому считался вершиной ду­ховного совершенства. В «Ши шо» приводятся описания многих таких «чистых бесед» и их знаменитых участников. Они дают нам возможность представить людей III-IV веков, последователей идеалов фэн лю, и являются глав­ным источником изучения этой традиции.

Что же такое фэн лю? Это одно из тех неуловимых понятий, что открывают посвященным всю свою глубину и богатство, но при этом дословно труднопереводимы. Бук­вально два составляющих понятия слова означают «ветер и поток», что едва ли много говорит нам. Тем не менее,

254

они предполагают некоторую степень свободы и легкости, несомненных характеристик фэн лю.

Сознаваясь в том, что я не в полной мере осознаю смысл таких слов, как «романтизм» или «романтический», осмелюсь предположить, что они отчасти эквивалентны смыслу фэн лю*. Понятие фэн лю связано, главным обра­зом, с даосизмом. Поэтому, мы говорили во второй главе, что конфуцианская и даосская традиции в Китае в неко­торой степени напоминают классицизм и романтизм на Западе.

Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.) и Цзинь (265–420) – это не только названия двух династий, но и символы, вследствие своих различных социально-политических и культурных характеристик, двух принципиально иных ли­тературных и художественных стилей и даже образов жизни. Ханьские стиль и манеры исполнены достоинства и великолепия, цзиньские же –- изящества и свободы. Изящество – это тоже одна из характеристик фэн лю.

«Сад удовольствий Ян Чжу»

Прежде необходимо сказать несколько слов о седьмой главе даосского трактата «Ле-цзы», называющейся «Ян Чжу» (иногда переводимой как «Сад удовольствий Ян Чжу»). Как мы уже говорили, то, что сказано о нем в этой главе, нельзя считать взглядами исторического Ян Чжу. Китайские ученые считают сегодня «Ле-цзы» сочи­нением, созданным в III в.** Этому же периоду принад­лежит и интересующая нас глава. Ее содержание вполне соответствует общей тенденции мысли той эпохи и выра­жает один из аспектов фэн лю.

В «Ян Чжу» различаются внешнее и внутреннее. Так, вымышленный Ян Чжу говорит: «Люди не могут найти отдохновения из-за четырех обстоятельств: первое из них – долголетие, второе – слава, третье – должность, четвертое – имущество. Тот, кто владеет этими четырьмя, боится духов, боится людей, боится власти, боится нака­заний. Такого я зову "бегущим от правды"... Веление судь-

______________________________________

* В современном китайском языке сочетание фэн лю означает просто половую распущенность и близко по значению к английскому playboy – прим ред

** Скорее, в начале IV в – прим ред

255

 бы – вечно вне нас. Тот, кто идет наперекор судьбе, станет ли мечтать о долгой жизни? Тот, кого не смущают награды, станет ли мечтать о славе? Тот, кто не хочет власти, станет ли мечтать о должности? Тот, кто не хочет богатства, станет ли мечтать об имуществе? Такого я зову "живущим в согласии с природой"... Его судьба таится в нем самом». (Перевод В. Малявина.)

В другом пассаже приводится вымышленный диалог между Цзы-чанем, знаменитым государственным деятелем царства Чжэн, жившим в VI в. до н. э., и двумя его братьями. В течение трех лет Цзы-чань управлял госу­дарством и управлял хорошо. Но он ничего не мог поделать со своими братьями: старший любил вино, а младший – женщин.

Однажды Цзы-чань пришел к своим братьям и сказал им: «Человек превосходит зверей и птиц своим разуме­нием, а разумение ведет к пониманию ритуала и долга. Претворите ритуал и долг в своей жизни, и вы стяжаете добрую славу и займете высокий пост. Но если вы будете покорны своим страстям и станете потакать своему чре­воугодию и сладострастию, вы подвергнете опасности свою жизнь...»

На это братья ответили: «Тот, кто любит повелевать людьми, едва ли преуспеет в своем занятии, зато сам себя обречет на тяготы. А тот, кто умеет владеть собой, едва ли ввергнет мир в смуту, зато даст волю своей природе. Твое искусство управления внешним миром пригодно на короткое время в одном царстве, но оно не согласуется с прирожденными желаниями людей. А наш путь угождения самим себе можно распространить на целый мир, и тогда в мире не будет ни государя, ни подданных». (Перевод В. Малявина.)

То, что в этой главе называется «управлением внут­ренним», соответствует «жизни в согласии с самим собой», как говорили Сян-Го. Следует жить в соответствии с собой, а не с другими. То есть следует жить по своим чувствам и разуму, а не по обычаям и морали своего времени. Если воспользоваться выражением из обихода III–IV вв., до­лжно жить в соответствии с цзы жань, естественностью, а не в соответствии с мин щяо, установлениями и нрав­ственностью. Все неодаосы были едины в этом, но взгляды рационалистов и сентименталистов различались. Первые,

256

в лице Сян-Го, утверждали, что нужно жить согласно разуму, а последние – о которых мы скажем ниже – что следуя побуждению.

В главе «Ян Чжу» концепция жизни согласно побуж­дениям представлена в самой крайней форме. Так, мы читаем диалог Янь Пин-чжуна и Гуань Чжуна (оба – известные государственные деятели царства Ци, хотя и не современники). Янь Пин-чжун спрашивает о «пестова­нии жизни». «Гуань Чжун ответил:

– Это просто жизнь без стеснений; ничего в себе не подавляй, ничем себя не обуздывай.

– Расскажите об этом поподробнее.

– Позволь ушам своим слушать то, что им хочется слушать; позволь глазам своим видеть то, что им хочется видеть; позволь носу обонять то, что ему хочется, а устам изрекать то, что им хочется. Позволь телу своему делать то, что ему хочется, а мыслям своим скитаться, как им хочется.

Ушам угодно слышать музыку и пение, и, когда им в этом отказано, они терпят стеснение. Глазам угодно видеть женскую красоту, и, когда им в этом отказано, они терпят стеснение. Носу угодно обонять благоухание перца и ор­хидеи, и, когда ему в этом отказано, он терпит стеснение. Устам угодно обсуждать истинное и ложное, и, когда им в этом отказано, ум терпит стеснение. Телу угодно обла­чаться в роскошные одежды и питаться изысканными кушаньями, и, когда ему в этом отказано, оно терпит стеснение. Мыслям угодно скитаться привольно, и, когда им в этом отказано, они терпят стеснение. Все эти стестения -– начала жестокости и насилия в человеке.

Если ты можешь освободиться от них и ждать покойно смерти, пусть бы жизнь твоя продлилась один день, один месяц, год или десять лет, то ты сможешь осуществить то, что я называю "вскармливанием жизни". А если ты не сможешь освободиться от гнета этих стеснений, то живи ты в неволе хоть сто, тысячу или десять тысяч лет, ты не постигнешь искусства "пестования жизни".

Затем Гуань Чжун сказал Ян Пин-чжуну:

– Я поведал тебе о "пестовании жизни". А что ты можешь сказать мне о том, как провожать мертвых?

– Проводы мертвых – дело незначительное, что тут говорить? – ответил Янь Пин-чжун.

257

– Все же я прошу тебя ответить мне.

– Если я уже мертв, то какое отношение ко мне имеет погребальный обряд? Закопают ли меня в землю или сожгут меня, бросят ли в реку или положат в чистом поле, кинут ли в канаву, завернув в солому, или положат в каменный саркофаг, нарядив в шелковые одежды, рас­писанные драконами, – мне уже все равно. Остается предоставить это делу случая.

Гуань Чжун повернулся к Баошу Хуан-цзы и сказал:

– Мы оба сказали все, что нужно сказать о том, как следует жить и умирать!». (Перевод В. Малявина.)

Жизнь согласно побуждениям

В главе «Ян Чжу» отражен дух цзиньской эпохи, от­ражен, правда, не полностью и не в лучших своих про­явлениях. Согласно «Ян Чжу», цель жизни – в поиске «земных» удовольствий. Конечно, поиск удовольствий, го­ворили неодаосы, не следует презирать. Однако будучи провозглашенным единственной целью и не дополненный пониманием того, что «выходит за пределы форм и свойств», он едва ли может быть назван фэн лю в под­линном смысле слова.

В «Ши шо» есть рассказ о Лю Лине (221–300), одном из «семи мудрецов из бамбуковой рощи» (семь знаменитых ученых, часто собиравшихся на пиршественные встречи в бамбуковой роще). Лю Лина осуждали за его привычку оставаться в своей комнате абсолютно голым. На это он отвечал: «Я считаю весь космос своим домом, а комнату – своей одеждой. Почему же вы залезаете в мои штаны?» (гл. 23). Лю Лин в своем поиске удовольствий чувствовал и то, что лежит за пределами мира. Это необходимое качество фэн лю.

Чувствующие это и настраивающие свои сердца на даосскую мудрость, должны обладать более утонченной восприимчивостью и более изысканными, не поверхност­ными нуждами. В «Ши шо» рассказывается о многих неординарных поступках «знаменитых мужей». Они дей­ствовали по чистому побуждению, без всяких мыслей о чувственном удовольствии. Так, одна из историй гласит: «Ван Хуэй-чжи [ум. 388, сын величайшего каллиграфа Ван Си-чжи] жил в Шаньинь [около современного Ханч-

258

жоу]. Однажды ночью его разбудил сильный снегопад. Открыв окно, он увидел вокруг сияющую белизну... Вдруг он вспомнил о своем друге Тай Куе. Он немедленно сел в лодку и отправился к нему. Ему потребовалась целая ночь, чтобы добраться до дома Тая, но, уже собравшись постучать в дверь, он остановился и вернулся домой. Когда его спросили, почему он так поступил, он ответил: "Я отправился по побуждению получить удовольствие от встречи с ним, оно закончилось, поэтому я отправился назад. Зачем мне видеть Тая?"» (гл. 23).

В другой истории из «Ши шо» говорится о том, как Чжун _чХуэй (225–264, государственный деятель, полко­водец и литератор) сожалел о том, что у него до сих пор не было возможности встретиться с Цзи Каном (223–262, философ и писатель). Поэтому однажды он вместе с не­сколькими знатными людьми отправился к нему. Цзи Кан увлекался кузнечным делом, и когда Чжун Хуэй прибыл, он увидел Цзи Кана в его кузнице под большим деревом. Сян Сю (автор комментария к «Чжуан-цзы») раздувал меха, а сам Цзи Кан продолжал стучать молотом как ни в чем не бывала Хозяин и гости какое-то время не об­менивались и словом. Когда же Чжун Хуэй собрался уходить, Цзи Кан спросил его: «Что вы услышали такого, что побудило вас прийти, и что вы увидели такого, что побуждает вас уйти?» На что Чжун Хуэй ответил: «Я слышал то, что слышал и поэтому я пришел, я видел то, что видел и поэтому я ухожу» (гл. 24).

Люди цзиньской эпохи восхищались физической и ду­ховной красотой великой личности. Цзи Кана некоторые сравнивали с яшмовой горой, а некоторые – с сосной (гл. 14). Наверное, именно это слышал и видел Чжун Хуэй.

Еще один эпизод из «Ши шо»: «Когда Ван Хуэй-чжи путешествовал на лодке, он встретил Хуань И, который путешествовал вдоль берега. Ван Хуэй-чжи слышал, что Хуань И прекрасно играет на флейте, но не был знаком с ним. Когда ему сказали, что вдоль берега путешествует Хуань И, он отправил человека с просьбой сыграть на флейте. Хуань И тоже слышал о славе Ван Хуэй-чжи, поэтому он сошел с колесницы, уселся и сыграл на флейте три раза. Затем, взойдя на колесницу, он отправился дальше. Они не обменялись ни единым словом» (гл. 23).

259

Два великих человека не разговаривали, ибо желали насладиться чистым звучанием музыки. Ван Хуэй-чжи попросил Хуань И сыграть на флейте, ибо знал, что тот сыграет хорошо. Хуань И сыграл для Ван Хуэй-чжи, ибо знал, что тот сможет оценить его игру. К чему здесь слова?

В другом месте рассказывается об известном буддий­ском монахе Чжи-дуне (314–366), который любил журав­лей. Однажды друг подарил ему двух птенцов. Когда они выросли, Чжи-дунь должен был обрезать им крылья, чтобы они не могли улететь. Когда он сделал это, журавли впали в тоску, а Чжи-дунь был очень печален и сказал: «Если у них есть крылья и они могут достичь небес, негоже им быть игрушкой человека». Когда перья выросли снова, он позволил журавлям улететь (гл. 2).

Жуань Цзи (210–263, философ и поэт) и его племянник Жуань Сянь были среди «семерых мудрецов из бамбуковой рощи». Все члены семьи Жуань слыли горькими пьяни­цами. Когда они собирались, они не пили вино из чаш, но садились вокруг большого кувшина с вином и пили прямо из него. Иногда приходили свиньи, которые тоже хотели вина, и тогда они пили вместе со свиньями (гл. 23).

Любовь Чжи-дуня к журавлям и необычайная щедрость семьи Жуань к свиньям – все это говорит о чувстве равенства и неразличения себя и других творений при­роды. Это чувство необходимо и для фэн лю, и для ар­тистичности. Подлинный художник должен уметь перено­сить свои чувства на изображаемый предмет и затем выражать их посредством самого себя. Сам Чжи-дунь едва ли захотел бы быть игрушкой человека, и он переносит свое чувство на журавлей. Он не был художником, но по духу своему вполне мог им стать.

Эмоциональный фактор

Чжуан-цзы утверждал, что совершенномудрый не имеет эмоций. Он глубоко понимает природу вещей, и потому их изменения и превращения не тревожат его. Он «рассеивает чувства разумом». В «Ши шо» говорится о многих, не имевщих эмоций. Пожалуй, самый знаменитый из них – Се Ань (320–385). Он занимал пост первого министра в Цзинь, когда армия северного царства Цинь

260

начала крупномасштабное наступление на Цзинь. Армию Цинь вел сам император, и столь многочисленна она была, что император хвалился: стоит моим воинам бросить свои хлысты в Янцзы, и они запрудят реку. Люди Цзинь были встревожены, но Се Ань спокойно и тихо приказал своему племяннику Се Сюню повести армию навстречу врагу. В знаменитой битве на реке Фэй в 393 г. Се Сюнь разгромил армию Цинь, ее остатки ушли обратно. Се Ань играл с другом в шахматы, когда до него дошла весть о победе. Он открыл письмо, прочитал его, затем отложил в сторону и продолжил играть. Когда друг спросил о новостях с поля боя, Се Ань тихо, как всегда, ответил: «Наша армия полностью разгромила врага» (гл. 6).

В «Сань го чжи», или «Истории трех царств», приво­дится беседа о чувствах между Хэ Янем (ум. 249) и Ван Би (226–249), лучшим комментатором «Дао-дэ цзина». Хэ Янь, следуя изначальной концепции Чжуан-цзы, утвер­ждал, что «совершенномудрый не имеет ни удовольствия, ни гнева, ни печали, ни радости».

Ему вторит Чжун Хуэй (приходивший к Цзи Кану). Ван Би же придерживается иного мнения. Он говорит, что «совершенномудрый превосходит обычных людей духом, но сходен с ними чувствами. Совершенномудрый превос­ходит их духом, поэтому он пребывает в гармонии с космосом и проникает в у [то есть Дао]. Но он сходен чувствами, поэтому не может откликаться на вещи, не испытывая радости или печали. Он откликается на вещи, но не обольщается ими. Говорить, что совершенномудрый не имеет чувств потому, что он не обольщается, непра­вильно» (гл. 28).

Ван Би утверждает следующее: совершенномудрый «обладает чувствами, но лишен обольщения». Что это зна­чит, Ван Би не поясняет. В последующем эта идея по­лучила развитие у неоконфуцианцев, как мы увидим в главе XXIV. Сейчас же укажем лишь, что, несмотря на всю свою рациональность, многие неодаосы не бьши чужды и сентиментальности.

Неодаосы говорили в основном о возвышенной чуткости. Неудивительно, что, обладая ею вкупе с упомянутой выше самовыразительностью, многие из них давали волю своим чувствам везде и всегда, как только они возникали.

261

В качестве примера приведем историю о Ван Жуне (234–305), еще одном из «семи мудрецов из бамбуковой рощи». Когда Ван потерял ребенка, к нему пришел его друг Шань Цзянь, чтобы выразить соболезнование. Ван не мог сдержать слезы, но Шань сказал ему: «Что же ты так убиваешься?» Ван Жунь ответил: «Совершенномудрый забывает о чувствах, самые низкие не достигают чувств. Самые острые чувства у таких, как я». Шань Цзянь со­гласился с ним и тоже заплакал (гл. Д7).

Слова Ван Жуна очень хорошо объясняют, почему мно­гие даосы были сентименталистами. В большинстве слу­чаев, однако, они проявляли сентиментальность по отно­шению не к чьей-то личной утрате или награде, но к абстрактным сторонам жизни и космоса. В «Ши шо» рас­сказывается, как Вэй Цзе (286–312, известный как один из первых красавцев своего времени) собираясь пересечь Янцзы, вдруг опечалился и сказал: «Когда вижу эту без­брежную [ширь], все чувства собираются в моем сердце. Не будучи лишенным чувств, кто может вынести это?» (гл. 2).

Когда знаменитый флейтист Хуань И слышал чистое пение, он восклицал: «Что я могу поделать!» Се Ань услышал об этом и сказал: «О Хуань И и вправду можно сказать, что чувства его глубоки» (гл. 23).

Обладая тонкой чувствительностью, люди фэн лю за­частую восхищались вещами, которые обычно не впечат­ляют всех остальных. Их чувства охватывают не только жизнь и всю вселенную, но себя самих. Так, в «Ши шо» говорится, как однажды Ван Цинь поднялся на гору Ма-ошань (пров. Шаньдун), заплакал и сказал: «Ван Бо-юй из Ланъе [он сам] в конце концов должен умереть от чувств» (гл. 23).

Западный романтизм неотделим от любви. Китайский термин фэн лю также не лишен этого смысла. Отношение цзиньских неодаосов к сексуальности было, скорее, чисто эстетическим, чем эротическим. В «Ши шо» рассказыва­ется, что у соседа Жуань Цзи была красивая жена. Сосед торговал вином, и Жуань Цзи нередко заходил к нему в дом выпить вместе с его женой. Когда Жуань напивался, то засыпал позади нее. Поначалу муж подозревал его, но присмотревшись, понял, что Жуань Цзи всего лишь спал (гл. 23).

262

Шань Тао (205–283, полководец и государственный деятель), Цзи Кан и Жуань Цзи были большими друзьями. Жена Шань Тао, по имени Хань, заметила близкую дружбу троих и спросила об этом своего мужа. Шань Тао сказал: «Ныне только они могут быть моими друзьями». По ки­тайскому обычаю женщину нельзя было представлять друзьям мужа. Хань сказала своему мужу, что, когда его друзья придут в следующий раз, она хотела бы украдкой взглянуть на них. Друзья пришли, и жена попросила мужа оставить их ночевать. Она приготовила ужин, а когда гости улеглись, стала смотреть на них через дырку в стене. Она была столь поглощена этим занятием, что простояла так целую ночь. Наутро муж пришел в ее покои и спросил: «Что ты думаешь о них?» Женщина ответила: «Талантами вы не сравнитесь с ними, но с вашими по­знаниями вы можете дружить с ними». На что Шань Тао сказал: «Они тоже считают мои познания лучшими» (гл. 19).

Так, и Жуань Цзи, и жена Шань Тао наслаждались красотой противоположного пола, забывая о чувственных побуждениях.

Таковы характеристики духа фэн лю, коим славились цзиньские даосы. Они полагали, что дбэи лю идет от цзы жанъ, естественности, находящейся в оппозиции мин щяо, нравственности и институтам, формировавшим классичес­кую традицию конфуцианства. Тем не менее, даже в этот не самый лучший для конфуцианства период известный ученый и литератор Юэ Гуан (ум. 304) сказал: «В мин цзяо тоже есть место для счастья» («Ши шо», гл. 1). Как мы увидим в дальнейшем, неоконфуцианство было попыт­кой отыскать это счастье.