Фэн Ю-Лань Краткая история китайской философии. -М: Евразия, 1998. -374 с.

ГЛАВА IV

КОНФУЦИЙ – ПЕРВЫЙ УЧИТЕЛЬ

«Конфуций» – латинизация имени человека, известного в Китае как Кун-цзы, Учитель Кун*. Его фамильный знак – Кун, а имя – Цю. Он родился в 551 г. до н. э. в государстве Лу, на юге нынешней восточнокитайской провинции Шаньдун. Его предки принадлежали к княжес­кому дому государства Сун, происходившему от правящего дома Шан, предшествовавшего Чжоу. Из-за политических смут семья еще до ро­ждения Конфуция утратила знатное положение и перебралось в Лу.

Самое детальное описание жизни Конфуция мы находим в биогра­фии, входящей в «Ши цзи», или «Исторические записки» (первая ки­тайская династийная история, законченная в 86 г. до н. э.). Из нее мы узнаем, что Конфуций в юности был беден, но занял пост в государстве Лу и к пятидесяти годам получил высокий чиновничий ранг. Однако из-за политических интриг он вскоре был вынужден подать в отставку и отправиться в ссылку. В течение последующих тринадцати лет он путешествовал из одного государства в другое в надежде осуществить на практике свой идеал политических и социальных преобразований. Тем не менее, он нигде в этом не преуспел и, в конце концов, уже в почтенном возрасте вернулся в Лу, где и скончался три года спустя в 479 г. до н. э.

Конфуций и «Шесть канонов»

В последней главе мы говорили, что подъем философ­ских школ начался вместе с практикой частного препо­давания. Насколько может судить сегодняшняя наука, Кон­фуций был в китайской истории первым, кто частным образом обучал множество учеников, сопровождавших его во время поездок в различные царства. Согласно традиции, у него было несколько тысяч учеников, несколько десятков из которых стали известными мыслителями и учеными. Общее число учеников, конечно, значительно преувеличе-

__________________________________________

* Слово цзы, «учитель» – почтительный суффикс, добавляемый к име­нам большинства философов эпохи Чжоу, напр Чжуан-цзы, Сюнь-цзы и т д – прим ред

58

но, но, без сомнения, он был очень влиятельным и, что более важно и уникально, первым китайским частным учителем. Идеи его известны по «Лунь юй», или «Беседам и рассуждениям» – собранию разнородных высказыва­ний, составленному учениками Конфуция.

Конфуций принадлежал к жу и был основателем их школы, известной на Западе как конфуцианская. В пред­ыдущей главе мы приводили слова Лю Синя об этой школе, писавшего, что она «наслаждалась изучением «Лю и» и уделяла внимание гуманности и справедливости». Термин лю и означает «шесть искусств», но обычно пе­реводится как «Шесть канонов». К таковым относятся: «И цзин», или «Книга перемен»; «Ши цзин», или «Книга песен»; «Шу цзин», или «Книга документов»; «Ли цзи», или «Записи о ритуале»; «Юэ цзин», или «Книга музыки» (не сохранившаяся как самостоятельное произведение) и «Чунь-цю», или «Анналы Весен и Осеней» – хроника царства Лу, родного государства Конфуция, начинающаяся 722 г. до н.э. и заканчивающаяся 479 г. до н.э., годом смерти Конфуция. Содержание этих канонов ясно из их названий, за исключением «Книги перемен». Изначально это была гадательная книга, но впоследствии конфуцианцы интерпретировали ее как философский трактат.

Сложились две традиционные школы учености, по-раз­ному толкующие отношение Конфуция к «Шести канонам». Одна утверждала, что Конфуций является автором всех этих текстов, другая – что Конфуций написал «Анналы Весен и Осеней», откомментировал «Книгу перемен», из­менил «Записи о ритуалах» и «Книгу музыки» и отредак­тировал «Книгу документов» и «Книгу песен».

На самом же деле Конфуций не был ни автором, ни комментатором, ни даже редактором ни одной из этих книг. Конечно, в некотором отношении он был консерва­тором, поддерживавшим традицию. Так, в ритуалах и музыке он пытался устранить любые отклонения от тра­диционных правил и практики, и примеры этого зафик­сированы в «Лунь юй». Однако, если судить о нем по тому, что сказано в тексте, Конфуций никогда не наме­ревался сам написать что-нибудь для последующих по­колений. Частного, а не официального книгописания в то время еще не существовало в Китае; оно появилось уже

59

после Конфуция. Он был первым в Китае частным учи­телем, но никоим образом не первым частным писателем. «Шесть канонов» были известны и до Конфуция, они составляли культурное наследие прошлого. В первые века чжоускои династии они составляли основу обучения знати. Когда (приблизительно с VII в. до н. э.) феодальная сис­тема начала распадаться, наставники знати, или даже некоторые ее представители – утратившие положение и титулы, но хорошо знавшие классику – стали «рассеи­ваться» в народе. Как мы видели, они зарабатывали на жизнь либо преподавая классику, либо выполняя обязан­ности умелых «помощников», разбирающихся в ритуалах, на похоронах, жертвоприношениях, свадьбах и других церемониях. Таких людей называли жу, «ученые».

Конфуций как просветитель

Сам Конфуций, однако, был больше чем жу в обычном смысле этого слова. Действительно, в «Лунь юй» он пред­стает, с одной стороны, лишь как просветитель. Он хотел видеть своих учеников «цельными людьми», которые были бы полезны государству и обществу, поэтому учил их различным областям знания, основывающимся на разных канонах. Он считал своим первым долгом учителя поведать им о культурном наследии прошлого. Поэтому, сам он и говорит в «Лунь юй»: «Я передаю, а не создаю» (VII, 1). Но это только один аспект Конфуция, есть еще и другой. Он состоит в том, что, передавая традиционные установ­ления и идеи, Конфуций интерпретировал их в соответ­ствии со своими собственными нравственными понятиями. Это видно из его комментария к древнему обычаю соблю­дения сыном трехгодичного траура после смерти отца. Конфуций говорит: «Ребенок не может покинуть рук ро­дителей, пока ему не исполнится трех лет. Поэтому траур в течение трех лет соблюдается повсюду в Поднебесной» («Лунь юй», XVII, 21). Другими словами, сын был пол­ностью зависим от родителей, по крайней мере первые три года своей жизни, поэтому после их смерти он должен соблюдать траур в течение такого же срока, чтобы выра­зить свою благодарность. Точно так же Конфуций давал новую интерпретацию и канонам. Говоря о «Книге песен», он подчеркивал ее нравственную значимость: «В «Книге

60

Песен» триста стихов. Но их смысл можно выразить одной фразой: «Не имей порочных мыслей» («Лунь юй», II, 2). Таким образом, Конфуций не просто передавал, ибо, пе­редавая, он создавал нечто новое.

Этот дух создания нового при передаче старого уна­следовали конфуцианцы, которыми были написаны бес­численные комментарии и интерпретации классических текстов, сохранявшихся из поколения в поколение. Боль­шая часть так называемого «Тринадцатиканония» сложи­лась как комментарий к оригинальным текстам.

Все это отличало Конфуция от обычных ученых того времени и сделало его основателем новой школы. Так как последователи школы были в то же время учеными и знатоками «Шести канонов», она получила название «шко­лы ученых».

Исправление имен

Кроме новых интерпретаций классики, Конфуций го­ворил об индивиде и обществе, о Небе и человеке.

В отношении общества он полагал: самым важным для создания упорядоченного социума является осуществление так называемого «исправления имен». То есть вещи до­лжны в действительности соответствовать придаваемым им именами смыслу. Однажды ученик спросил Конфуция, что бы он сделал в первую очередь, если бы ему суждено было управлять государством. Тот ответил: «Первое, что нужно сделать – исправить имена» («Лунь юй», XIII, 3). В другой раз один из князей спросил Конфуция, в чем принцип должного правления. Он ответил: «Пусть правитель будет правителем, министр – министром, отец – отцом, сын – сыном» («Лунь юй», XI, 11). Другими сло­вами, в каждом имени заключен определенный смысл, составляющий сущность класса вещей, к которому это Имя относится. Эти вещи должны согласовываться с «иде­альной» сущностью. Сущность правителя в том, чем пра­витель должен быть в идеале, или, по-китайски, в том, что называется «Дао правителя». Если правитель посту­пает в соответствии с «Дао правителя», он является под­линным правителем, как по имени, так и в действитель­ности. Между именем и реальностью существует согласие. Но если он поступает по-иному, он не является правителем,

61

даже если в народе он и считается таковым. В социальных взаимоотношениях каждое имя подразумевает определен­ные обязанности и долг. Правитель, министр, отец, сын – все это обозначения социальных отношений, и носящие эти имена индивиды обязаны соответствующим образом исполнять свой долг. Таков смысл конфуциевой концепции «исправления имен».

Гуманность и справедливость

Говоря о человеческих добродетелях, Конфуций уделял особое внимание гуманности и справедливости, особенно первой из них. Справедливость (и) означает «должность» ситуации. Это категорический императив. У каждого в обществе есть то, что он должен делать, причем ради этого самого, обладающего нравственной «правильностью». Если же человек исполняет это исходя из других, не моральных соображений, то даже если он делает то, что должен делать, его действие не является справедливым. В таком случае он действует ради «выгоды», если поль­зоваться словом, о котором часто с пренебрежением го­ворили Конфуций и последующие конфуцианцы. И (спра­ведливость) и ли (выгода) – два диаметрально противо­положных термина в конфуцианстве. Конфуций говорит: «Благородный человек постигает и, низкий человек пос­тигает ли» («Лунь юй», IV, 16). В этом заключено то, что последующие конфуцианцы называли «различием между и и ли», различие, которое они полагали обладающим предельной значимостью в нравственном учении.

Идея и достаточно абстрактна, в отличие от идеи жэнъ (гуманности), которая более конкретна. Формальная сущ­ность человеческих обязанностей в обществе состоит в их «должности», ибо эти обязанности он должен выполнять. Но материальная сущность этих обязанностей – в «любви к другим», то есть в жэнъ, гуманности. Отец поступает в соответствии с «путем», каким должен поступать отец, любящий сына; сын поступает в соответствии с «путем», каким должен поступать сын, любящий отца. Конфуций говорит: «Гуманность – это значит любить других» («Лунь юй», XII, 22). Тот, кто на самом деле любит других, способен исполнить свой долг в обществе. Поэтому мы видим, что в «Лунь юй» Конфуций иногда использует

62

слово жэнъ не только для обозначения особой добродетели, но и для обозначения всех добродетелей в целом, так что термин «человек, исполненный жэнъ» становится синони­мичным с термином «добродетельный человек». В таком контексте жэнъ можно перевести как «совершенная до­бродетель».

Чжун и Шу

В «Лунь юй» мы встречаем следующий пассаж: «Когда Чжун Гун спросил о смысле жэнъ, учитель сказал: "Не делай другим того, чего не желаешь себе..."» (XII, 2). И еще одни слова Конфуция: «Человек, исполненный жэнъ, это тот, кто, желая поддержать себя, поддерживает других, а желая совершенствовать себя, совершенствует других. Быть способным относиться к другим, как к себе самому – вот что можно назвать путем следования жэнъ» (VI, 28).

Таким образом, совершенствование в жэнъ заключается во внимании к другим. «Желая поддержать себя, поддер­живает других; желая совершенствовать себя, совершен­ствует других». Другими словами: «Делай другим то, что желаешь себе». Это положительный аспект практики жэнъ, то, что Конфуций называл чжун, «преданностью другим». А об отрицательном аспекте, который Конфуций называл шу, или великодушием, «Лунь юй» гласит: «Не делай другим то, чего не желаешь себе». В целом практика есть принципы чжун и шу, в ней заключено «Дао следования жэнъ».

Этот принцип некоторые конфуцианцы называли «при­нципом применения меры». То есть человек использует самого себя в качестве стандарта для регулирования своего поведения. В «Да сюэ», или «Великом учении», являю­щимся главой «Ли цзи» («Книги ритуалов»), собрании трак­татов, написанных конфуцианцами в III–II вв. до н. э., сказано: «Не используй того, что ненавидишь в высших, для использования низших. Не используй того, что нена­видишь в низших, на службе высшим. Не используй того, что ненавидишь в тех, кто впереди, для того чтобы опе­редить тех, кто позади. Не используй того, что ненавидишь в тех, кто позади, для того чтобы следовать за теми, кто впереди. Не используй того, что ненавидишь справа, для того чтобы показать слева. Не используй того, что нена-

63

видишь слева, для того чтобы показать справа. Это на­зывается принципом применения меры».

В «Чжун юн», или «Срединном и неизменном», еще одной главе из «Ли цзи», приписываемой Цзы-сы, внуку Конфуция, сказано: «Чжун и шу недалеки от Дао. Не делай другим то, чего не желаешь делать себе... Служи своему отцу так, как бы потребовал от сына служить себе. Служи своему правителю так, как бы потребовал от под­чиненного служить себе... Служи своему старшему брату так, как бы потребовал от младшего брата служить себе... Покажи пример поведения своим друзьям, как бы хотел, чтобы они вели себя по отношению к тебе...»

Пример из «Великого учения» подчеркивает отрица­тельный аспект принципов чжун и шу, а фраза из «Сре­динного и неизменного» – его положительный аспект. В каждом случае «мера» установления поведения находится в самом себе, а не в других вещах.

Принципы чжун и шу являются в то же самое время принципом жэнъ, так что следование чжун и гну означает следование жэнъ. Эта практика ведет к выполнению обя­занностей и долга личности в обществе, в чем складывается качество и, или справедливости. Поэтому принципы чжун и шу становятся альфой и омегой нравственной жизни индивида. «Учитель сказал: "Шэнь [Цзэн-цзы, один из учеников Конфуция], все мое учение связано одним при­нципом". "Именно так", – ответил Цзэн-цзы. Когда Учи­тель вышел из комнаты, ученики спросили" "Что он имел в виду^?" Цзэн-цзы ответил' "Учение нашего Учителя со­стоит из принципов чжун и шу, и это все"» («Лунь юй», IV, 15).

Каждый имеет внутри себя «меру» поведения и может использовать ее в любое время. Метод следования жэнъ настолько прост, что Конфуций говорил: «Разве жэнъ на самом деле так далеко⁷ Я жажду жэнъ, и, о чудо, жэнъ под рукой!» («Лунь юй», VII, 29).

Познание Мин

Из идеи справедливости конфуцианцы извлекли идею «действия без цели». Человек делает то, что должен делать, только потому, что это нравственно правильно, а не из-за каких-либо внешних этому моральному принуждению со-

64

ображений. Из «Лунь юй» мы узнаем, как один отшельник высмеял Конфуция за то, что он «знает, что не может преуспеть, но продолжает пытаться сделать это» (XIV, 41). Также мы читаем, как один из учеников Конфуция говорит другому затворнику: «Благородный человек пы­тается заниматься государственными делами, ибо считает это правильным, даже хорошо понимая, что принцип не может возобладать» (XVIII, н).

Как мы увидим, даосы проповедовали концепцию «не­деяния», в то время как конфуцианцы – идею «действия без цели». Согласно конфуцианству, человек не может ничего не делать, ибо для каждого есть то, что он должен сделать. Тем не менее, то, что он делает, не имеет цели, ибо ценность должного действия в самом деянии, а не во внешних результатах.

Вся жизнь Конфуция стала воплощением этого учения. В эпоху великих социальных и политических смут он всеми силами пытался изменить мир. Он путешествовал повсюду и везде, подобно Сократу, говорил с людьми. И хотя его усилия были напрасны, он никогда не разочаро­вывался. Он знал, что не может преуспеть, но продолжал пытаться достичь цели.

О самом себе Конфуций говорил: «Если моим принципам суждено преобладать в Поднебесной это – Мин. Если им суждено быть низвергнутыми, это – тоже Мин» («Лунь юй», XIV, 38). Он отдавал все свои силы, но исход возлагал на Мин. Мин часто переводят как «Судьба», «Участь» или «Мандат». Для Конфуция оно означало Мандат Неба или Волю Неба; другими словами, наделялось целеполагающей силой. В позднейшем конфуцианстве Мин стало просто означать совокупность существующих условий и сил всего космoca. Мы не властны над ними. Поэтому самое лучшее, что мы можем сделать, это поступать так, как мы должны, не заботясь о том, ждет нас на этом пути успех или удача. Поступать так значит «знать Мин». Знать Мин – необходимое требование для «благородного человека» в конфуцианском смысле слова. Конфуций говорил: «Тот, кто не знает Мин, не может быть благородным человеком».

Поэтому познать Мин – значит принять неизбежность существующего миропорядка и не обращать внимание на чьи-либо внешние успехи или неудачи. Если мы можем действовать таким образом, мы, собственно, не можем

65

проиграть. Ибо если мы исполняем долг, его осуществление является нравственным уже по факту самого действия, вне зависимости от внешних успехов или неудач нашего поступка.

В итоге мы освобождаемся как от жажды победы, так и от страха поражения, и становимся счастливы. Поэтому Конфуций говорил: «Мудрые лишены сомнений; доброде­тельные – тревог, храбрые – страха» («Лунь юй», IX, 28). И еще: «Благородный человек всегда счастлив, низкий человек всегда удручен» (VII, 36).

Духовное развитие Конфуция

В трактате «Чжуан-цзы» мы видим, как часто даосы высмеивают Конфуция за то, что он ограничивал себя моралью гуманности и справедливости, и тем самым со­знавал только нравственные, а не сверхнравственные, цен­ности. Внешне они были правы, но по сути ошибались. Так, Конфуций говорил о своем духовном становлении: «В пятнадцать лет я обратил свое сердце к учению. В тридцать – укрепился. В сорок – избавился от сомнений. В пятьдесят – познал Волю Неба. В шестьдесят – уже был покорен [этой Воле]. В семьдесят – мог следовать велениям сердца, не переступая границ [должного]» («Лунь юй», II, 4).

«Учение», о котором говорит Конфуций, имеет здесь иной, в сравнении с привычным для нас, смысл. В «Лунь юй» Конфуций говорит: «Обрати свое сердце к Дао» (VII, 6). А также: «Утром услышать Дао, и вечером умереть – вот что было бы правильным» (IV, 9). Здесь Дао означает «Путь», или «истина». Именно к этому Дао обратил свое сердце Конфуций в возрасте пятнадцати лет. Учением мы называем сегодня увеличение знаний, но посредством Дао мы можем возвысить наше сердце.

Конфуций говорил: «Укрепись в ли [ритуал, церемонии, должное поведение]» («Лунь юй», VIII, 8). «Не знать ли – значит не иметь возможности укрепиться» (XX, 3). Поэ­тому, когда Конфуций говорил, что в тридцать лет он «укрепился», он имел в виду, что понял ли и мог поступать должным образом.

66

«В сорок избавился от сомнений» – это означает, что он обрел мудрость. Ибо, как цитировалось выше: «Мудрые лишены сомнений».

До этого этапа жизни Конфуций, возможно, размышлял лишь о нравственных ценностях. Но в пятьдесят и шесть­десят лет он знал волю Неба и был покорен ей. То есть он сознавал и сверхнравственные ценности. В этом отно­шении Конфуций походил на Сократа. Сократ полагал, что волей богов он послан разбудить греков, точно так же и Конфуций осознавал свою предначертанную свыше мис­сию. Когда в местечке Куан ему угрожали физической расправой, он сказал: «Если бы Небо желало позволить культуре погибнуть, то людям последующих поколений (вроде меня) не было бы дозволено участвовать в этом. Но раз Небо не пожелало позволить культуре погибнуть, что люди из Куан могут сделать мне?» («Лунь юй», IX, 5). Один из его современников говорил: «Поднебесная давно пребывает в хаосе. Но ныне Небо возжелало сделать Учи­теля пробуждающим колоколом» (III, 24). Конфуций был убежден, что в своих действиях он следует воле Неба и обретает поддержку Неба; он вполне осознавал ценности более высокие, чем нравственные.

Исповедуемая Конфуцием сверхнравственная ценность отличалась, как мы увидим, от даосской. Ведь даосы пол­ностью отказались от идеи разумного и целеполагающего Неба и вместо этого искали мистического единства с не­раздельным целым. Поэтому осознаваемая и исповедуемая ими сверхнравственная ценность была более свободна от обычных понятий мира человеческих отношений.

В семьдесят лет Конфуций позволил сердцу следовать желаемому, но при этом все его деяния естественным образом оказывались должными. Они больше не нуждались в сознательном руководстве. Он действовал без усилий. Это – последний этап развития мудрости.

Место Конфуция в китайской истории

Конфуций известен на Западе, пожалуй, более какого-либо другого китайца. При этом в самом Китае его место в истории порой менялось весьма значительно в зависи­мости от эпохи, хотя его авторитет оставался непоколе­бимым. В историческом плане он был лишь учителем,

67

одним из многих. Но после смерти его постепенно стали считать Учителем, первым из всех учителей. А во II в. до н. э. он был вознесен еще выше. Многие конфуцианцы того времени полагали, что волей Неба ему было предна­чертано основать новую, следующую за Чжоу династию. Поэтому, не будучи в действительности возведенным на престол или поставленным к управлению, он в «идеальном» смысле стал властителем всей империи. Как могло слу­читься такое очевидное противоречие? Это, как говорили конфуцианцы, можно выяснить, проникнув в эзотеричес­кий смысл «Анналов Весен и Осеней». Они считали текст не хроникой родного царства Конфуция (чем он и являлся на самом деле), а написанным самим Учителем важнейшим сочинением, выражающим его этические и политические взгляды. Затем, в I в. до н. э., Конфуция считали уже больше, чем правителем. Многие полагали, что он был божеством среди людей, знавшим, что когда-нибудь, после его времени, воцарится династия Хань (206 г. до н. э.– 220 г. н. э.) и потому выдвинувшим в «Анналах Весен и Осеней» политический идеал, достаточно полный, чтобы люди Хань могли его осуществить. Этот апофеоз был вершиной славы Конфуция, и конфуцианство середины Хань можно по праву назвать религией.

Однако этот период прославления длился не слишком долго. Уже начиная с I в. конфуцианцы более традицио­налистского типа начали отходить от этой идеи. В после­дующем Конфуций более не считался божеством, хотя его положение как Учителя оставалось высоким. Но в самом конце XIX века теория о божественном предназначении Конфуция вновь ожила на короткий срок. Однако вскоре, после провозглашения Китайской Республики, его пере­стали считать даже единственным Учителем, и сегодня многие китайцы назвали бы его всего лишь одним из учителей, великим, но далеко не единственным.

Конфуция уже в его время признавали человеком очень обширных познаний. Один из его современников говорил: «Поистине велик Учитель Кун. Знания его столь обширны, что его нельзя назвать одним именем!» («Лунь юй», IX, 2). Из приведенных выше пассажей мы можем видеть, что сам Конфуций называл себя наследником и хранителем древней цивилизации, таковым считали его и некоторые современники. Но, следуя принципу «не создаю, но пере-

68

даю», он побудил свою школу к переосмыслению цивили­зации предшествующей ему эпохи. Он придерживался того, что считал наилучшим в прошлом, и создал мощную традицию, которой следовали вплоть до недавнего времени, когда Китай вновь столкнулся лицом к лицу со значи­тельными экономическими и социальными переменами. Кроме того, он был первым учителем Китая. Поэтому, хотя он и был всего лишь одним из них, не столь уж неестественно, что в последующие века его считали Учи­телем.