Фэн Ю-Лань Краткая история китайской философии. -М: Евразия, 1998. -374 с.

ГЛАВА II

ИСТОКИ КИТАЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ

В предыдущей главе мы говорили, что философия – это система­тическое рефлективное размышление о жизни. На характер мышления обычно оказывают влияние условия окружения. Находясь в определен­ных условиях, мыслитель определенным образом чувствует жизнь и проявляющиеся вследствие этого в его философии акценты или упу­щения и составляют ее характеристику.

Это относится и к индивиду, и к народу в целом. В этой главе мы хотим сказать несколько слов о географических и экономических ус­ловиях жизни китайцев, чтобы показать, как и почему китайская циви­лизация в целом и китайская философия в частности суть то, что они суть.

Географические условия

В «Беседах и рассуждениях» Конфуций говорит: «Муд­рый человек наслаждается водой, благородный человек наслаждается горами. Мудрые двигаются, благородные ос­таются недвижимы. Мудрые счастливы, благородные тер­пеливы» (VI, 21). Вчитываясь в эти слова, я чувствую в них нечто, что позволяет предположить различия между людьми Древнего Китая и Древней Греции.

Китай – континентальная страна. Для древних китай­цев их земля вмещала в себя весь мир. В китайском языке есть два выражения, которые можно перевести как «мир». Одно – «все под Небом», и другое – «все в пределах четырех морей». Для народа морской державы, каким и были греки, синонимичность этих выражений была бы непредставима.. Но в китайском языке это произошло, и тому есть свои причины.

Со времен Конфуция и вплоть до конца прошлого века ни один из китайских мыслителей не плавал по морям. Конфуций и Мэн-цзы, если судить по нынешним меркам, жили недалеко от моря. Тем не менее в «Беседах и рас­суждениях» Конфуций говорит о нем только однажды:

36

«Если мне не суждено достигнуть цели, я сяду на плот и поплыву в открытое море. Со мной будет [Чжун] Юй» (V 6). Ученик Конфуция Чжун Юй славился своим му­жеством и смелостью. Там же сказано, что когда Чжун Юй услышал эти слова, он был очень доволен. Конфуций, однако, был не столь доволен таким энтузиазмом ученика и заметил: «Юй храбрее меня. Я не знаю, что с ним делать».

Мэн-цзы столь же кратко говорит о море. «Тому, кто видел море, будет трудно подумать что-нибудь о других водах. Тому, кто долго шел к вратам совершенномудрого, трудно подумать что-нибудь о речах других» (VIIa, 24). Мэн-цзы не пошел дальше Конфуция, лишь подумывав­шего о «путешествии к морю». Насколько отличались от них Сократ, Платон и Аристотель, жившие в морской стране и путешествовавшие от острова к острову!

Экономические условия

Древние китайские и греческие философы жили не только в различных географических, но и экономических условиях. Так как Китай был страной континентальной, то китайцы занимались сельским хозяйством. Даже сегодня Количество людей, занятых в нем, составляет 75-80%. В аграрной стране земля – основа благосостояния. Поэтому на протяжении всей китайской истории, социальная и экономическая мысль и политика концентрировались во­круг вопросов использования и распределения земли.

В такой экономике сельское хозяйство играет огромную роль не только в мирное время, но и в ходе войн. В период «Борющихся царств» (480-222 гг. до н. э.), когда Китай был разделен на множество феодальных царств, каждое государство уделяло огромное внимание тому, что тогда называлось «искусством сельского хозяйства и войны». В конце концов, царство Цинь, одно из семи ведущих госу­дарств того времени, захватило превосходство и в том и в другом и смогло покорить другие царства и тем самым впервые в истории объединить Китай.

В китайской социальной и экономической мысли су­ществует разделение между «корнем» и «ветвями». «Кор­нем» называется сельское хозяйство, а «ветвью» – тор­говля. Это обусловлено тем, что сельское хозяйство связано

37

с производством, а торговля – всего лишь с обменом. Прежде чем что-то менять, его нужно произвести. В аг­рарной стране сельское хозяйство является основным про­изводством, и поэтому на протяжении всей китайской истории социальные и экономические теории и политичес­кие меры пытались «укрепить корень и пренебречь вет­вями».

На людей, занимавшихся «второстепенным», то есть на торговцев, смотрели свысока. Они составляли последний и самый низкий класс традиционного общества. Впереди шли «ученые», «крестьяне» и «ремесленники». «Ученые» обычно были землевладельцами, крестьяне же возделы­вали землю. Это были самые почитаемые профессии в Китае. Семьей, имеющей «традиции учения и обработки земли», можно было гордиться.

Хотя «ученые» и не возделывали землю сами, но раз они, как правило, владели ею, их судьбы были тесно связаны с сельским хозяйством. Хороший или плохой урожай означал счастье или несчастье, поэтому их реакция на деятельность космических сил и их мировоззрение были в основе такими же, как и у крестьянина. К тому же образование давало им возможность выразить то, что сам крестьянин чувствовал, но высказать был неспособен. Это самовыражение и обрело себя в китайской философии, литературе и искусстве.

Ценность сельского хозяйства

В «Люй-ши чунь-цю», созданном в III в. до н. э. ком­пендиуме учений различных философских школ, есть гла­ва, называющаяся «Ценность сельского хозяйства». В ней проведена четкая грань между образом жизни тех, кто занят «основным» трудом, – крестьянами, и тех, кто занят «второстепенным», – торговцами. Крестьяне при­митивны и просты, поэтому всегда готовы подчиниться приказам. Они невинны, подобны детям и потому неэго­истичны. Их материальные ценности сложны и трудно переносимы, поэтому они не оставляют государство, когда оно в опасности. Торговцы же, наоборот, испорчены и потому непокорны. Они вероломны и потому эгоистичны. У них простая собственность, поэтому они обычно поки­дают государство, когда оно в опасности. Поэтому, как

38

утверждается в главе, не только сельское хозяйство эко­номически более значимо, чем коммерция, но и сам образ жизни крестьян «правильнее». В этом заключается «цен­ность сельского хозяйства». Автор полагает, что образ жизни людей обусловлен экономическими условиями, а даваемая им сельскому хозяйству оценка еще раз пока­зывает, что экономическая жизнь оказала влияние и на его мировоззрение.

В этом обозрении «Люй-ши чунь-цю» мы находим ко­рень и источники двух главных направлений китайской мысли – даосизма и конфуцианства. Они являются двумя далекими друг от друга полюсами, и в то же время – двумя концами одной и той же оси. Оба они, так или иначе, выражают устремления и чаяния крестьянина.

«Полное изменение – это движение Дао»

Прежде чем говорить о различиях этих двух школ, стоит рассмотреть теорию, которой следовали они обе. Она относится и к сфере природы, и к человеку. Когда в своем развитии что-либо достигает своего предела, оно обраща­ется в свою противоположность. Если воспользоваться вы­ражением Гегеля, все включает в себя свое отрицание. Этот тезис – один из основных в философии Лао-цзы и «Книге Перемен», как она была интерпретирована конфу­цианцами. Без сомнения, появление концепции связано с движением солнца и луны, а также с чередованием че­тырех времен года, чему крестьяне, чтобы выполнять свою работу, должны были следовать особенно тщательно. В «Крыльях» «Книги Перемен» сказано: «Когда уходит хо­лод, приходит тепло, а когда уходит тепло, приходит холод» (III). И еще: «Когда солнце достигает зенита, оно заходит, а когда луна становится полной, она убывает» (I). В «Крыльях» это движение названо «возвращением». Так, мы читаем: «В возвращении проявляется разум Неба и Земли» (I). А в «Дао-дэ цзине» говорится: «Полное изменение – это движение Дао» (гл. 40).

Эта концепция оказала огромное влияние на китайцев и в немалой степени способствовала успешному преодо­лению многочисленных трудностей, с которыми они стал­кивались на протяжении своей долгой истории. Убежден­ные в ее истинности, они оставались предусмотрительны

39

в периоды процветания и не теряли надежды во время страшной опасности. В последней войне она стала свое­образным психологическим оружием китайцев, так что даже в самый тяжелый период люди жили с верой, вы­раженной в словах: «Рассвет скоро наступит». Именно эта «воля к вере» помогла китайскому народу пройти через войну.

Эта теория также является краеугольным камнем уче­ния о «золотой середине», столь любимого и конфуциан­цами и даосами. «Никогда слишком много» – такова была максима и тех, и других. Согласно им, лучше ошибиться, имея слишком мало, чем имея слишком много. Лучше ошибиться, оставляя вещи нетронутыми, чем переделывая их. Ведь имея слишком много и переделывая, рискуешь получить обратное тому, что желаешь.

Идеализация природы

Даосизм и конфуцианство отличаются потому, что пред­ставляют собой рационализацию или теоретическое вы­ражение различных аспектов жизни крестьянина. Кресть­яне просты в своей жизни и невинны в своих мыслях. Рассматривая вещи с их точки зрения, даосы идеализи­ровали простоту примитивного общества и осуждали ци­вилизацию. В «Дао-дэ цзине» сказано: «Пусть будет го­сударство маленьким, а жителей – немного... Пусть люди вернутся к использованию узелков на веревках [для пись­ма]. Пусть их еда будет сладкой, одежда – красивой, дома – удобными, а сельскохозяйственные работы пусть приносят радость. Соседнее государство может быть так близко, что можно слышать, как в нем кричат петухи и лают собаки. Но люди будут стареть и умирать, не побывав там» (гл. 80). Разве это не идиллическая картина сельской страны?

Крестьяне постоянно соприкасаются с природой, поэ­тому они восхищаются ею и любят ее. Эти восхищения и любовь получили у даосов предельное развитие. Они про­водили четкое разделение созданного природой и создан­ного человеком, естественного и искусственного. По их мнению, первое является источником человеческого счастья, а второе – корнем всех человеческих страданий. Они, как говорит об этом конфуцианец Сюнь-цзы, «были

40

ослеплены природой и не имели знаний о человеке» («Сюнь-цзы», гл. 21). Развив это положение до логического конца, даосы пришли к выводу, что высшее достижение духовного совершенствования мудреца состоит в отождес­твлении со всей природой, то есть с космосом.

Семейная система

Крестьяне должны жить на земле, которая недвижима. То же самое касается и «ученых»-землевладельцев. Че­ловек, не обладающий особыми талантами или большой удачей, должен был жить там, где жили его дед и отец и где будут жить впоследствии его дети. Таким образом, в целом семья должна была жить вместе по экономическим причинам. Так устанавливалась китайская семейная сис­тема – без сомнения, одна из самых сложных и хорошо Организованных во всем мире. Конфуцианство в значи­тельной степени является рациональным обоснованием, или теоретическим выражением, этой социальной системы.

Семейная система была в Китае и системой общест­венной. Из пяти традиционных типов взаимоотношений между правителем и подданным (между отцом и сыном, между старшим и младшим братом, между мужем и женой и между друзьями) три являются семейными. Два остав­шихся, хотя семейными и не являются, могут быть представлены в терминах родства. Так, отношения между пра­вителем и подданным подобны отношениям между отцом и сыном, а отношения между друзьями – отношениям между старшим и младшим братом. Именно так их обычно и понимали в действительности. Но это только основные семейные отношения, существуют еще и многие другие. В «Эр я», древнейшем словаре китайского языка, создан­ном еще до нашей эры, перечисляются более ста терминов, обозначающих ту или иную степень родства. Большинство из них не имеют эквивалента в английском языке.

По этой же причине появился и культ предков. В семье, жившей оседло в каком-нибудь месте, обычно поклонялись тому предку, который первым пришел на эту землю и оставил жить на ней своих потомков. Он становился сим­волом единства семьи, и такой символ большой и сложной организации был необходим.

41

Конфуцианство в немалой степени дает рациональное оправдание такой социальной системе. Экономические ус­ловия создали ее основу, а конфуцианство выразило ее этическую значимость. Раз эта социальная система была порождением определенных экономических условий, а ус­ловия, в свою очередь, сложились под влиянием геогра­фических характеристик, – и сама система, и ее теоре­тическое выражение были очень близки китайцам. Естес­твенно, поэтому, что конфуцианство превратилось в ор­тодоксальную философию и оставалось таковой, пока при­шедшая из Европы и Америки индустриализация не из­менила экономические основы китайской жизни

«Посюсторонность» и «потусторонность»

Являясь философией социальной организации, конфу­цианство становится также и философией повседневной жизни. Конфуцианство делает упор на общественных обя­занностях человека, в то время как даосизм подчеркивает естественное и спонтанное в нем. В «Чжуан-цзы» сказано, что конфуцианцы странствуют в пределах общества, а даосы – за его пределами. В III-IV вв., когда даосизм вновь обрел влияние, люди часто говорили, что Конфуций ценил мин щяо (учение об именах, обозначающих соци­альные отношения), а Лао-цзы и Чжуан-цзы ценили цзы жанъ (спонтанность или естественность). Грубо говоря, эти два течения китайской философии соответствуют тради­циям классицизма и романтизма в западной мысли. Про­читайте стихи Ду Фу и Ли Бо, и вы увидите в них различие между конфуцианством и даосизмом. Два вели­ких китайских поэта жили в одно время (VIII в.), и в их творчестве нашли свое выражение две главных традиции китайской мысли.

«Странствуя в пределах общества», конфуцианство – в сравнении с даосизмом – предстает более «посюсто­ронним», а «странствующему за пределами общества» да­осизму свойственна обращенность к «иным мирам». Две школы соперничали друг с другом, но и дополняли друг друга. Так установилось своеобразное равновесие сил, поз­волившее китайцам лучше ощутить «золотую середину» между двумя мирами.

42

В III-IV вв. были даосы, пытавшиеся приблизить даосизм к конфуцианству. В свою очередь, в XI-XII вв. и конфуцианцы пытались приблизить свое учение к даосизму. Мы называем первых неодаосами*, а вторых – неоконфуцианцами. Именно эти духовные течения позволили китайской философии принадлежать обоим мирам, о чем говорили в предыдущей главе.

Китайское искусство и поэзия

Конфуцианцы относились к искусству как к инстру­менту нравственного воспитания. Даосы не писали научных трактатов по искусству, но их восхищение свободным па­рением духа и идеализация природы глубоко волновали великих китайских художников. Поэтому нет ничего уди­вительного в том, что для многих из них главной темой творчества стала природа. Большинство шедевров китай­ской живописи – это пейзажи, изображения животных и цветов, деревьев и бамбука. На пейзажном полотне всегда можно видеть человека, сидящего у подножия горы или на берегу ручья, наслаждающегося красотой природы и созерцающего Дао (Путь), что переступает пределы и природы, и человека.

Точно так же в китайской поэзии мы находим стихо­творения, подобные этому, принадлежащему Тао Юань-мину (372-427):

Я поставил свой дом в самой гуще людских жилищ,

Но минует его шум повозок и топот коней

Ты захочешь узнать, отчего это может быть?

Вдаль умчишься душой, и земля отойдет сама

Хризантему сорвал у восточной ограды в саду

И мой взор в вышине встретил склоны южной горы

Очертанья горы так прекрасны в закатный час,

Когда птицы над ней чередою летят на юг

В этом всем заключен глубочайший смысл

Я хотел рассказать, и уже я забыл слова **

Здесь даосизм проявляется во всем своем блеске.

________________________________________________

* В современной науке термин «неодаосизм» применительно к раннесредневековой даосской мысли (школа «сюань-сюэ») считается устаревшим – nptut. рев

** Перевод Л Эйдлина

43

Методология китайской философии

Мировоззрение крестьянина не только обусловило со­держание китайской философии (например, концепция об­ращения в противоположность в движении Дао), но и, что более важно, оказало влияние на ее методологию. Про­фессор Нортроп говорил, что существует два основных типа понятий – получаемые через интуицию и через постулирование. «Получаемое через интуицию понятие, – говорит он, – обозначает его полный смысл, который дается тем, что сразу же охватывается. «Голубой» в смысле ощущаемого цвета – интуитивное понятие... Полный смысл постулированного понятия определяется постула­тами дедуктивной теории, в которой оно появляется... «Го­лубой» в смысле определенной длины волны в теории электромагнитного поля – понятие постулированное».

Нортроп также полагает, что есть три возможных типа интуитивных понятий: «Понятие дифференцированного эс­тетического континуума. Понятие неопределенного или не­дифференцированного эстетического континуума. Понятие дифференциации». Он утверждает, что «конфуцианство можно определить как состояние разума, в котором по­нятие недетерминированного интуитивного многообразия составляет основу мышления, а конкретные дифференци­ации в своем релятивистском, гуманистическом и времен­ном появлении и исчезновении формируют содержание философии». Но в даосизме содержание философии фор­мирует понятие неопределенного, или недифференциро­ванного эстетического континуума.

Я не вполне согласен со всем, что говорит Нортроп в своей статье, но полагаю, что он смог ухватить фунда­ментальное различие между китайской и западной фило­софией. Когда человек, знакомый с китайской философией, начинает изучать философию западную, он с радостью обнаруживает, что древние греки также проводили раз­личение между бытием и не-бытием, ограниченным и не­ограниченным. Но он весьма удивлен тому обстоятельству, что греческие философы считали не-бытие и неограни­ченное низшими по отношению к бытию и ограниченному. В китайской философии же все наоборот. Причина такого различия в том, что бытие и ограниченное отчетливы, а не-бытие и неограниченное неотчетливы. Те философы,

44

что начинают с постулированных понятий, склоняются к отчетливому, а те, что начинают с интуиции, ценят неоп­ределенное.

Если связать мысль Нортропа с тем, о чем мы говорили в начале этой главы, мы увидим, что понятие дифферен­цированного эстетического континуума, из которого сле­дуют понятия недифференцированного эстетического кон­тинуума и дифференциации, лежит в основе представле­ний крестьянина. То, с чем крестьянин имеет дело – хозяйство и урожай – он сразу же воспринимает. А в своей примитивности и невинности он ценит то, что вос­принимает немедленно. Неудивительно поэтому, что ки­тайские философы точно так же полагают моментальное восприятие вещей исходной точкой философствования.

Все это также объясняет, почему в китайской филосо­фии не было эпистемологии. Китайских философов никогда серьезно не заботило, является ли стол, который мы видим, реальным или иллюзорным, является ли он идеей нашего разума или занимает объективное место в пространстве. Подобных эпистемологических проблем в китайской фи­лософии не найти (за исключением буддизма, пришедшего из Индии). Ведь эпистемология возникает только тогда, когда проводится разделение субъекта и объекта. А в эстетическом континууме подобного разделения нет. В нем познающий и познаваемое составляют одно целое.

Этим же объясняется и то, почему язык китайской философии суггестивный, а не артикулированный. Он не является артикулированным, ибо не дает дедуктивного обоснования представляемым понятиям. Философ говорит лишь то, что он видит. Поэтому сообщаемое им богато по содержанию, но скупо на слова,* а сами слова суггестивны, а не определенны.

Морские и континентальные страны

Греки – морской народ, и свое богатство они составили торговлей. Они в первую очередь были купцами. А тор­говцы вначале имеют дело с абстрактными числами в коммерческих отчетах и лишь затем с конкретными вещами, которые могут быть сразу же восприняты через эти цифры. Эти числа – не что иное, как понятия, на­зываемые Нортропом постулированными. Точно так же

45

греческие философы брали постулированные понятия за отправную точку. Они развивали математику и матема­тическое обоснование. Поэтому перед ними вставали эпис­темологические проблемы, а их язык был столь артику­лирован.

Но торговцы являются также горожанами. Их деятель­ность требует от них совместного проживания в городах. Поэтому их форма социальной организации базируется не столько на интересе семьи, сколько на общих интересах города. Греческое общество было организовано вокруг го­рода-государства, в отличие от китайской социальной сис­темы, которую можно назвать «семейным» государством, ибо при такой системе государство воспринимается через семью. В городе-государстве социальная организация не автократична, ибо нравственного основания для того, чтобы кто-то из одного и того же класса горожан был значи­тельнее или выше другого, не существует. Но в «семейном» государстве социальная организация автократична и иерархична, ибо в семье авторитет отца по определению выше авторитета сына.

Китайцы были крестьянами, поэтому в Китае не было промышленной революции, распахнувшей двери в совре­менный мир. В «Ле-цзы» содержится рассказ о том, как однажды принц царства Сун попросил ремесленника вы­резать из куска яшмы лист дерева. Мастер работал три года и сделал его так искусно, что, когда его повесили на дерево, никто не мог отличить его от настоящих листьев. Принц был очень доволен. Но, когда Ле-цзы услышал об этом, он сказал: «Если бы природе требовалось три года, чтобы создать один лист, как мало было бы деревьев с листьями!» («Ле-цзы», гл. 8). Таков взгляд того, кто вос­хищается естественным и осуждает искусственное. Образ жизни крестьянина состоит в том, чтобы следовать при­роде. Он преклоняется перед природой и хулит искусст­венность и, в своей простоте и невинности, легко обретает удовлетворение. Он не жаждет перемен, равно как и не воспринимает их. В Китае было сделано немало заметных открытий и нововведений, но их всегда скорее осуждали, чем поддерживали.

Условия жизни торговцев морской державы совершенно иные. У них намного больше возможностей видеть разные народы и обычаи, слышать разные языки; они привычны

46

к переменам и не боятся новшеств. Более того, чтобы товары хорошо продавались, производство должно все время улучшаться. Отнюдь не случайно, что на Западе промышленная революция началась в Англии, которая тоже была морской державой, торговлей составившей свое благосостояние.

Цитированный выше пассаж о торговцах из «Люй-ши чунь-цю» в равной степени относится и к народам морских стран, с той лишь поправкой, что они не продажны и вероломны, а изысканны и образованны. Мы также можем перефразировать Конфуция, сказав, что народы морских стран мудры, а континентальных – благородны. Поэтому мы повторим слова Конфуция: «мудрые наслаждаются водой, благородные наслаждаются горами. Мудрые двига­ются, благородные остаются недвижимы. Мудрые счаст­ливы, благородные терпеливы».

Перечисление фактов, доказывающих взаимосвязь между географическими и экономическими условиями Гре­ции и Англии с одной стороны, и, с другой, развитием на Западе научной мысли и демократических институтов, выходит за рамки главы. Но тот факт, что эти условия весьма отличны от условий Китая, достаточен, чтобы слу­жить отрицательным доказательством моего тезиса, каса­ющегося китайской истории.

Постоянное и изменчивое в китайской философии

Расцвет науки преодолел расстояние, и Китай больше не изолирован «в пределах четырех морей». Он тоже переживает индустриализацию, и, хотя это происходит намного позже, чем на Западе, лучше поздно, чем никогда. Неверно говорить, что Восток покорен Западом. Скорее, это тот случай, когда средневековье покорено современ­ностью. Чтобы жить в современном мире, Китай должен быть современным.

Остается один вопрос: если китайская философия столь тесно связана с условиями жизни самих китайцев, не обладает ли все выраженное в ней ценностью только для тех, кто живет в этих самых условиях?

Ответ: и да, и нет. В философии любого народа и любого времени всегда есть некая часть, имеющая ценность лишь Для данного народа и данного времени, но при этом в ней

47

всегда есть и нечто большее, чем эта часть. То, что лишено относительности, имеет огромную ценность. Я не берусь говорить, что это – абсолютная истина, ибо определить таковую представляется делом слишком сложным для человеческого существа. Если она и есть, то знание ее – прерогатива Бога.

Возьмем пример из греческой философии. Рациональное оправдание рабовладельческой системы Аристотелем можно считать теорией, связанной с экономическими ус­ловиями жизни греков. Но это не значит, что в социальной философии Аристотеля нет ничего, лишенного относитель­ности. То же самое касается и китайской мысли. Когда в Китае завершится индустриализация, старая семейная система должна будет сойти со сцены, а вместе с ней – и ее рациональное конфуцианское оправдание. Но это не значит, что в социальной философии конфуцианства нет ничего, что не являлось бы относительным.

Это обусловлено тем, что и древнегреческое общество, и древнекитайское, будучи различными, принадлежат все же к общей категории, которую мы называем обществом. Поэтому идеи, порождаемые греческим или китайским обществом, также частично выражены и всем обществом в целом. Хотя в них неизменно присутствует то, что свойственно только греческому или только китайскому обществу, должно быть еще и что-то всеобщее, принад­лежащее обществу в целом.

Это касается и даосизма. Безусловно ошибочна даосская теория, провозглашающая ценность одной лишь утопии простоты ушедшей эпохи. Преисполненные идеями про­гресса, мы сегодня думаем, что идеальному государству предстоит быть созданным в будущем, оно не может быть утеряно в прошлом. Но то, что думают об идеальном государстве некоторые наши современники (например, анархисты) не столь уж расходится с тем, что по этому поводу думали даосы.

Философия также создает свой идеал жизни. Отчасти, будучи порождением определенного народа и определен­ного времени, он соответствует лишь той жизни, что обус­ловлена условиями существования этого народа или вре­мени. Но он также соответствует жизни в целом и поэтому имеет не относительную, но постоянную ценность. Об этом свидетельствует и конфуцианская теория идеальной жиз-

48

ни. Согласно ей, идеальная жизнь хотя и отличается вы­соким пониманием космоса, но остается в пределах пяти типов человеческих отношений. Природа этих отношений может меняться в соответствии с обстоятельствами. Но сам идеал неизменен. Ошибается тот, кто настаивает, что если исчезнет один из типов отношений, то уйдет в небытие и конфуцианский идеал жизни. Но ошибается и тот, кто полагает: раз такой идеал жизни желаем, должны быть сохранены и все пять типов отношений. Для того чтобы определить постоянное и изменчивое в истории филосо­фии, необходимо прибегнуть к логическому анализу. В каждой философии есть постоянное, и все философии имеют что-то общее. Именно поэтому различные филосо­фии можно сравнивать и передавать одну в терминах другой.

Изменится ли методология китайской философии? Пе­рестанет ли новая китайская философия ограничиваться «интуитивным понятием»? Конечно – да, и нет причины, по которой этого могло бы не произойти. Она уже меняется. Об этих переменах мы скажем особо в последней главе книги.